Владимир Жуков - Бортовой инженер Вселенной

Ну, встаём из-за стола, шагаем до ангара, ёмкостя в котором в ожидании стоят. Подходим. Отворяем, входим внутрь компашкой. Снял с пожарного щита ведёрко завспиртами и подал артисту. «На, дерзай, бери, – сказал, – дружище, – на цистерну показал, – вино здесь то, что надобно тебе, сухое».

Взял ведро калека мой, на руку нацепил его и вверх метнулся обезьяной, несмотря на то, что неподвижно вниз висели ноги. Не соврал, видать, про школу Саша. Интересно это было очень, удивительно и мы в ладоши циркачу заколотили громко.

И успехом окрылённый полным, новоявленный артист рукою помахал нам с высоты: глядите, я силач какой, какой бедовый. А потом же в борт упёрся пузом, на ступеньке арматурной стоя на последней, и склонился, в ёмкость зачерпнуть вина ведёрком чтобы.

Ну и что же? Лишь мелькнули ноги, видел я, и лёгкий всплеск раздался там вверху, над головами где-то. И барахтанье потом, мычание: «Утопаю! Помогите, братцы!». И вот тут мы осознали только положения трагизм жестокий: коль пойдёт циркач на дно, оттуда вверх живым поднять проблемно будет.

Ваха громко заорал: «Полундра!». Сильно так, что зазвенело в ухе очень в правом у меня при этом. Все на лестницу метнулись разом, только узкая была каналья. Протолкались как бараны тупо, да без толку, почитай, минуту. Успокоившись, гуськом полезли вверх по ней. Шёл начохраны первым. Я последним. Вот достиг он верха и, в цистерну заглянувши, крикнул:

– Пидорасы! С метр вина отлили! И свалился почему понятно!.. Всплыл! Вон всплыл!.. А вон опять уходит, топором да в глубину!.. Всё, амба!.. Без багра ловить – пустое дело!

Я, на лестнице всех бывший ниже, юркнул ящеркой скорей на землю и к пожарному щиту метнулся. Снял багор с него, и ну обратно. По цепочке передал орудье. И как только Саша всплыл, под рёбра подцепил его крючком нехилым наконец-то завспиртами Ваха и безжизненное таки тело из убийственной пучины вынул.

Осторожно опустили хлопца вниз по лестнице. На землю рядом положили и за пульс – ан нету совершенно никакого пульса, но сердечко шевелится вроде, малость самую, бедняжка, тлеет.

– Массажировать давай, ребята, – закричал, – а то откинет кони!

Дружно бросились Сашку на помощь, мять давай его, трепать, мутузить, и сперва пошло вино из легких, а потом глаза открыл, зараза.

Перепуганных морганье глазок да таинственная бледность кожи, и вина ещё ядрёный запах, цепкий, терпкий, малохольно-пьяный, мне в кошмарах сниться долго будут. В душ Сашка потом, слегка отмыли баламута от вина сухого, а потом переодели в робу. И мальчишник завершился чудный скоротечным посошком, затаркой да отъездом от греха до дома.

Ну и надо же – за По мы только, задремал я, и объезд шофёру безопасный указать не вышло. Он же, сука, не спросил, засранец, через пост напропалую дунул. Я ж когда глаза продрал, чуть было не свихнулся, чуть не крякнул крышей: мы по Чу уже у ДОСа катим. Говорю: «Ты как посты объехал, уважаемый циркач?». А он мне: «А никак не объезжал их вовсе. Улыбались мне менты, махали, будто другу своему большому». Разве тут не колдовство, Сашуля?

Призадумался чекист:

– Да, в деле, криминальном, беспокойном нашем случай правит – царь и бог всесильный. Одному ему молиться надо. Осторожность и оглядка хоть и не последнее, но перед ним всё ж, перед случаем, они бессильны. Вот представь себе, когда б мы свадьбу отравили всю к шутам, что смог бы сделать я? Да ничего, конечно. Резонанс на весь Союз пошёл бы. Докатилась до Москвы бы слава, а вот чтобы со Столицей ладить, денег нет таких у нас пока что.

Значит, чтоб не рисковать, придётся дегустировать товар сначала, а иначе под фанфары вместе непременно загремим, Сашуля.

– Станем пробовать из бочки каждой точно так, как те грибные люди… выбирали из рабов, которых, помнить должен, их владельцы, чтобы невзначай не отравиться дрянью – ботулизмом, гадость есть такая. Кстати, ты свой экипаж гвардейский весь грибным в составе полном сделал.

– Не хотел я так. Всё случай этот идиотский подкузьмил, подгадил. Не того совсем желал, что вышло…

– Ну, так выпьем же за случай, друг мой! За великого царя и бога – покровителя воров, к которым мы относимся как раз с тобою.

Спирт хороший устремился снова в лабиринты организмов шустро, расслабляя, веселя, а также убивая мимоходом лихо нехорошие в телах микробы.

Разморило. Потянуло в дрёму. И газетой «Комсомольской правдой», оказавшейся в машине кстати, особист прикрыл лицо от солнца да глаза затем закрыл блаженно. Шухов прессою укрылся тоже от лучей, и, кстати, «правдой» также – «Чувадальскою», попроще, местной. В интересном государстве нашем сколь угодно «правд» – бери любую. В каждом городе, в селенье каждом обязательно своя. А также есть рабочая, и есть такая, что колхозникам нужна особо. И т.д. Ну, и т.п. Короче, коли правдушку найти захочешь, обязательно найдёшь такую, по душе тебе какая только.

Сквозь бумагу «Чувадальской правды» кочегар из облаков толстушку в небе ярко-голубом увидел. Захотелось по лучам забраться к ней скорей и поцелуем впиться в кожу белую на шее сладкой. Но вздохнул бортинженер, затеи сексуальной понимая тщетность. Он опять закрыл глаза и вскоре задремал под хороводы думок, деформировались в сны какие.

Вот один. В штаб кочегар заходит. В строевой идёт, насупив брови, и к начстрою: «Где медаль, скотина?» – обращается. А тот же мямлит: «Потерялась. Ищем вот, но только всё никак её найти не можем». «Так умрите!» – достаёт ПМ свой инженер и в лоб стреляет точно побелевшему как лунь майору. Но оказия, беда – осечка… Жив начальник, он в штаны лишь только хорошенько наложил со страха. Сед как лунь и бел как смерть, а Шухов от души на весь отдел хохочет…

Этот сон сменил другой, подобный. А Сашуле не спалось. Тревожно на душе у особиста было. Не давал никак рассказ покоя о случайной предпосылке страшной к происшествию, к ЧП такому, о котором и подумать жутко. Но известие о том, что вроде засветился Барабашка, очень веселило и вселяло веру в исключительно исход хороший, на удачу в криминальном деле и в ином, некриминальном, тоже.

Но ЧП и Барабашка как-то отошли на план второй, оскому хорошо набив мозгам. Их место заняло совсем иное вскоре.

«Нет. Конечно, осторожней надо. Без того ведь жизнь лафа-малина! Уникальное такое счастье выпадает человеку редко, а советскому – того подавно. Потерять его ужасно глупо. Взять вот, Шухов, день и ночь привязан, как кобель, к аэродрому, к части. То летает, то лелеет-холит самолёт свой на земле, гоняя черножопых технарей чумазых, невозвратные теряя нервы. А оклад у нас один и тот же. Также кушаю в столовой лётной. И шабашка пополам. Всё вроде справедливо, только я на службе день деньской не бью о палец палец. Кучерявее кому? Тут даже с бодуна не ошибётся лётчик.