Борис Батыршин - Забытые в небе

– Ещё какие-то особые черви. Яська называла их «олгой-хорхой». Ни разу про таких не слышал.

Яков Израилевич водрузил очки на нос и поглядел на лаборанта поверх стёкол. Как всегда в подобных случаях, лицо его приобрело добродушно-ироничное выражение – как у старенького доктора, относящегося к пациенту с симпатией, но не испытывающего иллюзий по поводу его умственных способностей.

– Вы, юноша, надо думать, и Ефремова не читали?

– Нет. А кто это?

– Фантаст и палеонтолог, ещё советских времён. У него в одном из рассказов описан чудовищный червь из пустыни Гоби, поражающий свои жертвы на расстоянии.

Шапиро порылся в книжном шкафу и достал потрёпанную книжку. На бледно-зелёной обложке красовался вставший на дыбы доисторический ящер с замершей перед ним человеческой фигуркой, и, выше – крошечный космолёт в окружении звёзд. Надпись на книге гласила: «И. Ефремов. Библиотека приключений. Сердце змеи».

– Вот, извольте убедиться…

– «Олгой-Хорхой не попадал в руки ни одному из исследователей отчасти из-за того страха, который питают к нему монголы. Этот страх, как я сам убедился, вполне обоснован: животное убивает на расстоянии и мгновенно. Что это за таинственная сила, которой обладает Олгой-Хорхой, я не берусь судить. Может быть, это огромной мощности электрический разряд или яд, разбрызгиваемый животным, – я не знаю…»

Егор едва сдержал усмешку. Страсть заведующего лабораторией экспериментальной микологии к фантастике, особенно старой, советской, была общеизвестна. Оставалось только гадать: как получалось, что книга, о которой заходил разговор, всяких оказывалась в его заветном шкафчике?

– Это я предложил назвать древесных электрический червей в честь твари, описанной Иваном Антоновичем. – похвастался Шапиро. – Конечно, у нас не пустыня, да и размерами они уступают гобийскому – но в остальном сходство несомненно! Кстати, впервые мне о них рассказала Яська – она как-то пыталась забраться на одну из башен и встретила олгой-хорхоев.

– Для людей они опасны?

– Разумеется, юноша! – закивал завлаб. – Но вам стоит опасаться не их. Олгой-хорхои не слишком подвижны, если напоретесь на них – легко перестреляете на расстоянии. Другое дело – пауки-птицееды. Они вырастают порой до размеров крупной собаки и имеют неприятное свойство нападать стаей, со всех сторон. Вообще-то, для пауков это нетипично – они, как правило, охотники-одиночки.

– Пауки, значит… – Егор задумался. – Помнится, вы что-то говорили насчёт средства против насекомых? Тот распылитель, что испытывали партизаны?

Шапиро кивнул.

– Споры, пожирающие хитин? Да, конечно. Но, должен заметить, пауки – не насекомые, они относятся к членистоногим.

– Но ваши споры на них действуют?

– А как же! Мне принесли куски хитиновых панцирей, подвергнувшиеся воздействию – отличный, просто превосходный результат!

– Вот и хорошо. Вы сможете подготовить для нас два… нет, лучше три распылителя?

– Несомненно, юноша, несомненно. Но, я надеюсь…

– Отчёт об их действии вы получите, как только мы вернёмся.

Только одна просьба, Яков Израилевич: можно как-то это ускорить? Чем дольше мы тут торчим – тем выше вероятность, что девчонку в башне попросту сожрут. Те же птицееды.

Шапиро строго посмотрел на него поверх очков.

– А вы наглец, юноша. Я даже слов не могу подобрать, какой вы наглец. Где это видано – чтобы мой собственный лаборант ставил мне сроки?

– Так успеете?

– Что с вами поделать!.. – завлаб всплеснул руками, признавая капитуляцию. – Но уговор: вам тоже придётся поработать. Мои сотрудники заняты, готовимся к проверке…

– Не вопрос, Яков Израилевич! – Егор широко улыбнулся, довольный этой маленькой победой. – В конце концов, я, как вы справедливо отметили, ваш лаборант…

– Хотелось бы, чтобы вы вспоминали об этом почаще.

Уголок ржавой двери проскрежетал по бетону. Егор, уже бывавший здесь, ожидал что внутри – полумрак, который едва разгоняла одинокая лампочка, могильная тишина и затхлая сырость с отчётливой ноткой разложения.

Вместо этого в нос ударил густой запах кислятины, в котором без труда угадывался спиртовой дух. Горячий воздух волнами распространялся от уродливого агрегата – творения кустаря-самогонщика, дорвавшегося до свалки химического оборудования. Центральное место композиции занимал лабораторный автоклав. Выходящая из крышки медная трубка ныряла в бак с водой и криво закручивалась змеевиком. Из него в большую колбу падали весело звенящие капли. Рядом, в жестяном чане булькала и исходила подозрительными миазмами густая жижа.

– Брага. – безошибочно определил Шапиро. – Интересно, где он сахар раздобыл?..

– И дрожжи. – добавил Егор.

– Это как раз не вопрос. Не забывайте юноша, вы в лаборатории микологии. Чтобы здесь да не нашлось паршивого Saccharomyces? [1] Вид дрожжей, обеспечивающий наибольший выход спирта в процессе брожения.

Сам творец удивительного образчика алкогольного стимпанка обнаружился в самом дальнем углу. В шлёпанцах, несвежей майке- алкоголичке и трениках с пузырями на коленях, он раскачивался на трёхногом железном табурете, совершал непонятные пассы руками и что-то жужжал себе под нос. Перед ним, на потрескавшемся кафеле стены творилось нечто удивительное.

Грязно-бурое пятно плесени на глазах потрясённых визитёров превратилось изображение мужского полового органа – каким его рисовали в прежние времена на стенах вокзальных сортиров. Снабжённый парой часто трепещущих ангельских крылышек, орган порхал по кафелю, изгибаясь и тряся тем, чем и полагалось трясти в подобном случае. Причём двигалась сортирная анимация строго в такт взмахам правой руки «дизайнера», сжимающей полуметровый белый стержень.

Да это же Жезл Порченого! – оторопел Егор. – Таинственный артефакт, позволяющий управлять трансформацией живых тканей, который до сих пор ищут друиды всего Леса! После падения Чёрного Друида Жезл по настоянию Бича спрятали здесь, в «секретной» подвальной лаборатории, устроенной Яковом Израилевичем для самых важных своих экспериментов. Он и Жезл пытался изучать – потратил на это уйму времени, но не добился ровным счётом ничего.

А лысый алкаш использует Жезл, чтобы изображать на стенах анимированные непристойности! Вон как старается: размахивает руками, словно заправский дирижёр, по-детски выпячивает губы, сопровождая каждое движение звуками: «Бж-ж-ж-ж-ж-ж! Вж-ж-ж-ж-ж-ж-ж!». Похоже, творческий процесс захватил его целиком.

Шапиро откашлялся. Мартин обернулся, чуть не свалившись с табурета, увидел посетителей, громко икнул и уронил Жезл. В электрическом свете блеснули тончайшие нити, связывающих загадочный инструмент с ожившей картинкой.