Борис Батыршин - Забытые в небе

Егор покосился на спутника. Доцент Шапиро воззрился на Мартина, сжимая и разжимая сухонькие кулачки. Глаза его метали громы и молнии.

«…ну, сейчас начнётся…»

– И куда ты можешь загнать эту плесень?

– Да куда угодно! – с энтузиазмом ответил Мартин. В отличие от Якова Израилевича, совершенно выбитого из колеи явлением летучей похабщины, он был бодр и весел. Добросердечный завлаб позволил ему приложиться к колбе – надо полагать, чтобы поощрить к откровенности – и теперь плешивый самогонщик охотно выдавал на-гора подробности своей деятельности. В данный момент он рассказывал, как с помощью Жезла заставлял колонии плесневых грибков выбираться за пределы лаборатории.

– Куда только она у меня не забиралась! – продолжал он, размахивая, для пущей убедительности, руками. – И в дальние подвалы, и в ректорат, и в «шайбу» на первом этаже. Даже к нам, на двенадцатый этаж. По вентиляционным ходам куда угодно можно доползти, хоть до самого верха ГЗ!

И указал на вентиляционную отдушину под потолком.

Егор живо представил себе реакцию студентов на крылатый член, порхающий по стенам – и едва сдержал приступ хохота.

– Погоди… – Шапиро смотрел на био-террориста с огромным подозрением. – А откуда ты знаешь, куда оно проникало? Тебя же там не было! Только не пытайся врать, что всё рассчитал, не может такого быть…

Мартин поспешно отвёл глаза.

– А чё… я ж не виноват, что оно видеть может? Тоись, это я могу… как бы его глазами. В смысле – глазами, ясное дело а… чем оно там видит?

– Что? – завлаб явно ничего не понимал и оттого разозлился ещё сильнее. – Кто может видеть? Какие ещё глаза? У тебя что, совсем крыша с перепоя поехала?

Выяснилось, что старый алкаш, в числе прочего, научился каким-то образом подключать нервную систему к Жезлу, а через него и к самой управляемой плесени. Что заменяло бродячей блямбе органы слуха и зрения – это была загадка. Несомненный факт состоял в том, что Мартин слышал и видел всё, что происходило в помещении, куда она пробиралась, повинуясь командам Жезла.

– Всё с тобой ясно… – Шапиро с отвращением посмотрел на преступника. – За студентками в общаге подглядывать приспособился? Всё никак не уймёшься, старый ты козёл…

Судя по тому, как «старый козёл» потупился, завлаб угодил в десятку.

На допрос ушло около часа. Яков Израилевич не знал, что делать: то ли гнать Мартина взашей, пока тот не учинил очередное безобразие, то ли, наоборот, предоставить ему свободу действий в расчёте на то, что в процессе удастся проникнуть в секреты работы Жезла. Победил второй подход; детальные исследования было решено отставить на потом, а пока, заняться, наконец, тем, зачем они сюда явились – зарядить баллоны распылителя. С тем они и направились в другой конец лаборатории, где стояли вытяжные шкафы.

Напоследок Егор обернулся – Мартин, глумливо усмехаясь, делал им ручкой. В другой руке он держал Жезл, и прозрачные нити вновь тянулись от белого стержня к стене. Летучий член (головка изрядно увеличилась в размерах, и теперь образчик туалетной граффити напоминал гриб на длинной, толстой ножке), в такт взмахам руки издевательски махал вслед гостям кургузыми крылышками.

– Что-то многовато насекомых. – недовольно заметил Сергей. – Сколько ты тут торчишь – неделю, две? Мог бы и проредить…

Они сидели на площадке пятнадцатого этажа, переводя дух после долгого подъёма.

– Разве ж это много? – удивился Седрик. – Вот в районе Пресни и Москва-Сити – там да, там рассадник. Даже доисторические есть. Как их, арто… атро…

– Артроплевры. Здоровенные такие многоножки, метра по полтора в длину. Только они не опасные – листву жрут, мох, всякие грибы.

За время подъёма Сергей расстрелял десятка два патронов к обрезу. Волосатые, здоровенные, размером с собаку, пауки- птицееды кидались на них на каждом лестничном пролёте – и разлетались в клочья от заряда картечи. Тратить на многоногую мерзость патроны к крупнокалиберному револьверу он не стал. Много чести.

– Они вообще любят высотные здания. – сказал Седрик. – Случались мне как-то сунуться в башню Федерации…

– Да ну? – восхитился егерь. – А я думал, туда одни белки забирались.

– Лет семь назад один из наших принёс на хвосте сплетню, что на верхних этажах одного из небоскрёбов Москвы-Сити обосновалась небольшая община. Будто бы не пускают их вниз пауки. Ну, ребята, конечно, загорелись: как же, святой долг Стана спасать людей от чудовищ Леса…

– И как, пошли?

– А куда бы мы делись? Да только ничего хорошего их этого не получилось: башня битком набита паучьими гнёздами. Наши, сам знаешь, огнестрел не жалуют, обходятся пиками да рунками, а эти твари ядовитые, в ближнем бою – поди, уберегись…

Сергей кивнул. Всему Лесу были известны рунки сетуньцев – двузубые, похожие на огромные вилки, охотничьи копья.

«…действительно, не лучшее оружие против пауков. Особенно, когда их много…»

– …ну вот, поднялись этажа до тридцатого и завязли. Из наших половина были уже покусаны, только на эликсирах и держались. Подсчитал я, сколько пузырьков осталось в аптечках, и скомандовал: «всё, шабаш, иначе, всех тут сожрут…»

– И что?

– Спустились, конечно. Потом две недели отсиживались в Медицинском саду, ждали, когда отравленные встанут на ноги. А я, не поверишь, каждую ночь забирался на фермы моста и оттуда наблюдал в бинокль за верхними этажами. Думал – если там, и правда, кто-нибудь есть, то хоть огонёк замечу.

– И как, заметил? – заинтересованно спросил егерь. Он слышал эту байку от Яськи – легенда о скрытом на высоте поселении давно ходила среди постовых белок. В своё время он провёл несколько ночей на том же самом мосту, пытаясь разглядеть на верхних ярусах небоскрёбов хоть малейшую искорку.

– Нет. – Покачал головой Седрик. – Один раз почудилось какое- то зелёное свечение и всё.

– Гнилушки, наверное. – предположил егерь. – Или светящиеся грибы, видал я такие.

– Вот и я так подумал.

Сетунец встал, потянулся, хрустнув суставами.

– Ну что, пошли? Ещё десять этажей, пока дотопаем…

На участке Леса, между Москвой-рекой и Садовым Кольцом доминировала южная флора: карагачи, акации, чинары и прочие выходцы с юга. В высоту они вытягивались не особенно сильно – среди ярко-зелёных куп то здесь, то там виднелись крыши уцелевших домов вдоль Плющихи, да громоздились на противоположной стороне Смоленской площади обгрызенные непогодой и Лесом параллелепипеды гостиницы «Белград».

Сама площадь, как и наружная сторона Садового, сплошь заросла колючим, в два человеческих рода кустарником. Такой, вспомнил Сергей, называют в Крыму «держидеревом». Посередине его непроходимые, ощетинившиеся длинными шипами заросли прорезала узкая тропа, ведущая в сторону Бородинского моста.