Владимир Бабкин - 1917: Вперед, Империя!

Однако, если отбросить в стороны пустые рассуждения, то вырисовывалась картина того, что войска вскорости будут практически готовы и полностью отмобилизованы. Даже вечно недовольный всем и вся командующий ТАОН генерал-лейтенант Шейдеман докладывал о том, что боевых припасов для тяжелых орудий имеется в достатке. Что уж говорить о чем-то еще. В целом, с учетом докладов, можно было смело предполагать, что русская армия…

— Папа?

Я вздрогнул и отложил бумаги. Георгий виновато потупился и пробормотал:

— Мне сказали, что ты желал меня видеть.

Спохватываюсь с некоторой суетливостью:

— Да, сынок, конечно. Но, не здесь. Давай лучше прогуляемся…

Мальчик несколько удивленно смотрит на меня, я же, досадуя на самого себя, запираю бумаги в ящик стола и приглашающе киваю на дверь. Лестница, холл, выход на улицу, и вот мы уже идем по тропинкам лесочка, который с каждым днем становился все более ухоженным. Надо будет построить садовника, что-то его ландшафтный дизайн меня начинает напрягать, а то так мы и до дворцового парка докатимся.

Но все равно хорошо. Птички поют. Тишина. Благость, одним словом. Да, это тебе не Москва.

— Чем занимались сегодня в пионерском лагере?

— Ну… Нам рассказывали об истории России. А потом пришел господин Циолковский и прочитал нам лекцию о жизни на Марсе.

Я не удержался от ухмылки и цитаты:

— Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, науке это неизвестно. Наука пока не в курсе дела…

Георгий моего юмора не понял и серьезно возразил:

— А господин Циолковский считает, что наверняка есть.

— Ну, если господин Циолковский так считает, то оно конечно.

Представив себе Константина Эдуардовича в роли лектора из фильма «Карнавальная ночь», я чуть не рассмеялся. Но, тут же одернул себя. Не для того мы сегодня гуляем. Есть разговоры и поважнее мифических марсиан.

— А по истории России вы до какого момента дошли?

— До воцарения Династии Романовых.

— Понятно. Кстати, сынок, ответь — а кто такой Помазанник Божий?

Мальчик серьезно на меня посмотрел и ответил:

— Это — ты.

Да, уж, устами младенца, как говорится…

— А если не брать меня персонально. Кто это вообще?

— Это Государь Император Всероссийский.

— Верно. А что по-твоему означает «Венчание на Царство»?

Георгий задумался на секунду, ища подвох в вопросе, затем ответил уже менее уверенно:

— Ну, это когда Наследник Престола становится Императором.

Качаю головой.

— Нет, сынок, не совсем. Например, твой папа стал Императором четыре месяца назад, а обряда Венчания на Царство и коронации еще не было. Так что это не одно и то же. Да, я — полновластный правитель России, но Венчание на Царство мне только предстоит. Но я не об этом хотел с тобой поговорить.

Мальчик пытливо смотрит на меня. А он реально повзрослел за эти месяцы. По взгляду никак не скажешь, что ему шесть лет. Удары судьбы не прошли даром, а общение с более взрослыми детьми ускорило и его собственное развитие. Впрочем, меньше чем через месяц ему исполнится семь. Целых семь лет. М-да.

— Я хотел поговорить с тобой. И как отец с сыном, и как мужчина с мужчиной, и как Государь с графом. Пусть ты пока не приносил мне присягу верности, но полагаю, что я смею на нее рассчитывать, а, граф?

Георгий несколько озадачено на меня глянул, а затем склонил голову.

— Да, Государь.

Нет, ну что за умница! Отвечаю так же официально:

— Благодарю вас, граф.

А затем заговорил уже значительно мягче, однако отнюдь не как с ребенком.

— Сын, пришла пора взрослого разговора. Дети Императоров взрослеют быстро, и я уверен, что ты поймешь то, что я тебе сейчас собираюсь сказать. Да, Император — Помазанник Божий, ты верно это сказал. Он возвел меня на Престол Всероссийский, хотя я и не хотел этого. Человек предполагает, а Господь располагает. Так говорят. И это полностью относится ко мне. Я должен править и должен исполнять свой долг Государя до самого конца, вне зависимости от желаний и обстоятельств. Ты меня понимаешь?

— Да, папа. Но…

— Что?

— Но ведь дядя Ники отрекся от Престола. Выходит, он нарушил свой долг Государя?

Серьезно смотрю ему в глаза. Он взгляд не отводит, вопросительно, но твердо глядя на меня. Да, мальчик далеко пойдет.

— Георгий, я мог бы сказать сейчас то, что говорю обычно другим людям про этот случай, но мы с тобой договорились говорить прямо и откровенно, как отец с сыном и как два дворянина нашей Империи. Поэтому тебе я скажу так, как есть. Да, твой дядя Ники нарушил свой долг Государя и свою присягу, данную Богу и народу. Да, были обстоятельства, которые могут объяснить то его решение. Объяснить, но не оправдать. Его решение отречься от Престола едва не погубило Россию. Мы были на грани катастрофы, на грани революции и гражданской войны. В огне братоубийства погибли бы десятки миллионов русских людей, а Держава наша распалась бы на части. Вот цена малодушия Императора. Ты слышал новости о том, что сейчас происходит во Франции?

— Да, папа. Германцы заняли три провинции. И еще там гражданская война.

— У нас все было бы значительно хуже, уж поверь мне на слово. Я знаю, о чем говорю.

Мальчик серьезно кивнул.

— Так вот, сын. Я не хотел короны, но и отказаться, зная, чем это все закончится, я тоже не мог, не имел права. И раз уж старший брат проявил малодушие, значит, я, как младший брат, должен был, словно на поле боя, подхватить падающее Знамя и нести его вперед. Полк не существует без Знамени, а Империя без Императора.

Мы какое-то время шли молча. Георгий обдумывал мои слова, а я не хотел ему мешать. Наконец, мальчик тихо проговорил:

— Из-за того, что дядя Ники изменил своей присяге, погибла моя мама…

Я стиснул зубы. Да, под этим углом я на проблему не смотрел. Вот уж действительно.

— Да, сын. Получается так.

Помолчали. Каждый думал о своем. И я не хотел бы быть на месте Николая, когда тот посмотрит в глаза моему сыну. Что ж, за все надо платить. В том числе и за малодушие. И уж, тем более, за измену присяге. Я имел право так говорить, потому что знал, что Николай отрекся бы в любом случае, и мое появление в этом времени изменило лишь ход истории, но отнюдь не это позорное обстоятельство. Что ж, пусть им там в поезде икается. Ему и его драгоценной Аликс.

— Впрочем, сын, дядя Ники своим отречением породил проблему, которую нужно срочно решать. Наши законы не позволяют Императорам отрекаться. И уж, тем более, отрекаться за сына. Мы уже имели заговор и мятеж, в попытке усадить Алексея на трон. Мятеж подавили, но мое положение очень зыбко. Угроза еще не минула. И если переворот случится, то не пощадят ни меня, ни тебя, понимаешь? И не важно, что ты не имеешь прав на Престол. Это ничего не изменит. Ты можешь погибнуть в любом случае.