Владимир Бабкин - 1917: Вперед, Империя!

Разумеется, конь явно не совсем дикий и его объездили. Вон и седло с прочей сбруей на месте. Но меня он видит впервые и нрав у него не дай бог. Горяч, злобен, недоверчив. И явно коварен до вероломства.

Все, как я люблю, не правда ли?

Ох, горцы мои горцы, откуда вы взялись на мою голову…

Поглаживаю ладонью шею коня. Тот нервно вздрагивает, но два джигита, прикладывая серьезные усилия, держат его под уздцы. Стараюсь быть все время в поле зрения лошади, дабы не волновать его еще и своим исчезновением. Иначе и двое горцев его не удержат.

После нескольких минут поглаживаний и успокаивающего шепота ему на ухо, я все же решаюсь. Чему быть, того, явно, уже не миновать.

Я вдруг почувствовал себя в Риме. Но, не в том, где Иоланда. В Древнем Риме. На арене Колизея.

Все смотрели на меня. Кто настороженно, кто в предвосхищении зрелища, а кто и злорадно. Наверняка есть и те, кто желал бы увидеть, как я рухну в пыль у ног своих подданных.

В грязь. Даже не из князи…

Дед бы справился.

Но я — не он.

Не он. Ведь меня не расстреляют в пермском лесу.

Тренированное тело и мышечная память не подвели, и я легко взлетел в седло. Конь немедленно взбрыкнул, пытаясь скинуть меня со своей спины. Да, хрен тебе, ежик кучерявый! Я крепко сжимал бока лошади ногами, вцепившись до мертвенной белизны пальцев в луку седла, одновременно стараясь выдерживать корпус в правильной позиции.

Все вокруг пошло вверх дном, земля и небо менялись местами, стена леса, дом, строения, люди вокруг, все завертелось перед моими глазами, и мне оставалось лишь упрямо держаться, крепко сжав зубы, дабы не откусить язык.

Но вот конь, видимо поняв, что сбросить меня таким образом не получится, притих, явно отложив мое убийство на более удобный момент.

— Отпуска-ай!!!!!!!!!!!!!!

Джигиты кинулись в разные стороны, словно от прилетевшей гранаты.

И конец света настал!

Лошадь взвилась на дыбы, затем сильно взбрыкнула. Потом процесс принял оборот хаотичного сбрасывания, и я уже не мог ничего разглядеть в той катавасии, которая воцарилась вокруг меня. Какие-то крики, шум, что-то мелькает, меня швыряет вперед-назад и лишь злобный храп коня подо мной становился все более яростным.

Зверь прыгал, брыкался, становился на дыбы, скакал вперед и резко поворачивал, изо всех сил пытаясь сбросить с себя этот мешок с переломанными в труху костями. Я уже потерял счет времени и потерял свое место в пространстве.

Лишь я и он. И я не сдамся. Я не отступлю.

Я. Здесь. Хозяин.

Вдруг конь рванул вперед, летя на такой скорости, что позавидовал бы и ветер. Больше не было брыканий, не было всего того, что я пережил в эти адские… Секунды? Минуты? Часы?

Мы летели прочь, от всей этой толпы, от всех страхов и проблем, от всего, что осталось у нас за спинами. Летели единым целым, слившись в единый организм, послушный и управляемый одним моим движением или желанием.

Ледяной ветер в лицо. Черные тучи над головой. Но разве они могут сравниться с жаром моего коня и адской чернотой его гривы, которая развивается передо мной?

Господи, спасибо Тебе.

Мудрость Твоя безгранична, ибо послал Ты мне именно то, что было мне нужно в этот страшный момент жизни.

Какой велосипед может сравниться с этой горой мускулов и уверенной стремительностью движений?

Я и мой боевой конь.

Мой.

Вдруг разверзлись хляби небесные и хлынул ливень. Холодный ливень, усиленный ледяным ветром. И я тут же промок до нитки. Надо найти укрытие. Не дело, чтобы настолько разгоряченный конь был под таким контрастным душем.

Пытаюсь оглядеться. В сплошной серой мути не видно не зги. Где я оказался понять просто невозможно, равно как и то, в какой стороне моя резиденция. Но тут, к счастью, сквозь пелену дождя показалось какое-то строение. Поспешив туда, мы оказываемся под каким-то навесом, неведомо для чего предназначенным. Но это-то для меня сейчас совершенно неважно. Важно лишь то, что мы оказались под крышей, а ледяной ветер больше не мог жалить нас.

Сверху дробно застучало и стало понятно, что заскочили мы весьма и весьма вовремя. Снаружи ударил крупный град

Я обнял шею дрожащего от холода коня.

— Тихо. Тихо. Мой хороший. Успокойся…

Хорошо бы его чем-нибудь накрыть, но чем? Моя черкеска напиталась водой, словно губка и вряд ли могла тут чем-то помочь. Я зашарил глазами вокруг, не отпуская шею коня. Заметив в углу какие-то тряпки, бросаюсь туда.

Черт его знает, что это такое. Какой-то видавший виды дырявый армяк не первой свежести и чистоты, да тряпки какие-то. Но на безрыбье и ветоши рад будешь. Спешу накрыть спину лошади, старательно обтирая тряпками пот и воду.

— Тихо, мой хороший. Все скоро закончится. Вернемся домой, будет у тебя теплая конюшня, еда и все, что только пожелаешь. Потерпи.

Конь фыркал и косился на меня. Но не было больше злобной ярости в его глазах. Я гладил его и бормотал успокоительные слова.

Дождь, меж тем, и не думал прекращаться, превращаясь в полноценную бурю. На улице бушевал ветер, трещали деревья, и я молил Бога лишь о том, чтобы нашу будку не развалило ураганом, а нам на головы не упало какое-нибудь окрестное дерево.

Ударил гром, и конь испуганно прянул, явно пытаясь куда-то рвануть. Держу и успокаиваю его.

— Тихо-тихо. Я с тобой. Все. Будет. Хорошо.

Но хорошо не было. Было холодно. Очень холодно! Коня-то я хоть как-то обтер и укрыл сухим, а сам-то в мокрой насквозь одежде, с которой просто теки ручьи ледяной воды. По-хорошему, нужно было бы с себя все это сбросить и, как минимум отжать, но была одна проблема — мне решительно не к чему было привязать коня. А гроза лишь приближалась к нашему куреню. Допустить же того, чтобы конь мой от испуга рванул куда-то в лес и покалечился там, я никак не мог.

Бормочу ему на ухо успокаивающе, стараясь заговорить его страхи. Оказывается, есть и такое на свете, чего боится мой жуткий конь.

— Надо тебя как-то назвать. Горцем или Джигитом? Могут неправильно понять. Представь только: «Царь верхом на Джигите». Смешно, правда? От таких глупостей войны случаются. Нам ведь с тобой не нужна война, верно? Во всяком случае, война у себя дома. Казбеком? Как-то заезжено. Да и может быть неверно политически. «Царь оседлал Казбека» — как-то не очень, как мне кажется. Вулкан? Зверь? Ужас? Слушай, дружище, а назову-ка я тебя Марсом, хочешь быть Марсом? У меня целая программа в честь тебя будет.

Конь на меня покосился, ничего не ответил. Я усмехнулся.

— Молчание — знак согласия? Значит, договорились.

Но, как же холодно! Где моя свита, где мои кунаки?

Отчего-то вспомнился разбитый бокал коньяка. Да, коньячка бы я сейчас тяпнул. Весьма и весьма недурственно так тяпнул.

Вздыхаю. Затем, вдруг, усмехаюсь.