Владимир Бабкин - Император мира

Именно по этой причине, я большую часть своего времени проводил или в Марфино, или в Петровском Путевом дворце. Прибытие же в Кремль Царя-батюшки регулярно вызывало транспортный коллапс в Москве из-за неизбежных перекрытий, а попробуйте не перекрывать движение, когда поток движется со скоростью пешехода, то и дело останавливаясь! А это мало того, что долго, так еще и очень опасно для сохранности моей обожаемой тушки.

Альтернативой было постоянное пребывание в Кремле. Однако, не знаю, как там жили советские вожди в моей истории, но я там жить не смог. Те несколько недель, которые я там провел, оставили у меня ощущение буквального заточения в крепости. Так что, оставив там соответствующие службы, я постарался вырваться оттуда при первой же возможности.

Но, не все зависит от меня, даже если я тут Император. Есть целый ряд официальных протокольных мероприятий, которые невозможно и немыслимо проводить где-то в ином месте. Не могу же я, к примеру, перевезти в Марфино тронный Андреевский зал Кремля? Или Архангельский собор? Так что, так или иначе, но ездить в центр мне приходилось. Причем, официально, а не в образе штабс-капитана Артемьева.

Увы, Метро-2 в это время еще не построили, равно как и метрополитен, как таковой. Так что приходилось мне, в случае острой необходимости, довольствоваться наземным транспортом, рискуя собственной шкурой, и обеспечивая неудобства своим подданным. Генерал Климович лоббировал проект двадцатикилометрового речного пути, предлагая соорудить причал у железнодорожной ветки в районе Шелепихи и еще один закрытый причал сделать у Тайницкой башни, дабы ваш покорный слуга мог прибывать водным путем и попадать в Кремль, минуя перегруженные столичные улицы. Но, проект был еще далек от готовности, да и решал он проблему лишь в период навигации. Зимой же, я все равно должен буду пользоваться наземными путями.

Было немало и альтернативных проектов, типа сооружения причальной мачты для дирижабля прямо на территории Кремля или даже мини-аэродрома вместо кремлевского плаца, но все это были прожекты, годящиеся разве что для экстренной эвакуации Императора, но отнюдь не для ежедневных поездок «на работу».

— Мирные переговоры в Компьене! Германцы и социалисты Парижа сели за стол переговоров! Конец войне! Покупайте «Коммерсант»!

Я кинул монетку мальчишке. Тот ловко поймал ее на лету и, сунув мне газету, побежал дальше по улице, выкрикивая свои рекламные речевки. Выискиваю взглядом свободный столик в кофейне на Тверской площади и направляюсь туда, отметив краем глаза, как одни ребята генерала Климовича быстро перестраивают свою охранную коробочку, а другие уже сидят за столиками, стараясь не привлекать внимания окружающих ни к себе, ни, тем более, ко мне. Впрочем, я в глаза особо и не бросался, эка невидаль — штабс-капитан!

— Чего изволите, ваше благородие?

— Кофе, голубчик. И газеты, если есть утренние.

— Сию минуту-с. Не извольте беспокоиться.

Приказчик испарился, а я развернул «Коммерсант».

Да, и здесь писали про мир. Причем, писали, как о деле уже практически решенном и очевидном. Основное внимание, конечно же, уделялось начавшимся переговорам в Бресте и в Компьене. Всем было ясно — война сходит на нет. Судя по всему, такое положение, не удовлетворяя никого, одновременно устраивало всех, поскольку всем было ясно, что сил на продолжение боевых действий почти ни у кого нет. А уж про коренной перелом в войне и говорить не приходится.

В общем, идея скорейшего мира была, что называется трендовой, и мы в борьбе за мир были традиционно впереди планеты всей. Вот и мой портрет в газете рядом с «Обращением Государя Императора Всероссийского», в котором официальная Москва вновь обратилась ко всем правительствам и народам планеты, остановить военное безумие, сесть за стол переговоров и посвятить все силы не разрушению, а созиданию, совместной работе в интересах общества. Такая вот идеологическая отсылка к Идеям Служения, да и угроза извне, так же не осталась без прозрачного намека.

— Прошу, ваше благородие, ваш кофе и газеты. Не желаете ли чего откушать?

— Благодарю. Возможно, позже.

Человек исчез, а я, отпив кофе, взял следующую газету. Понятно, что приказчик меня не узнал — кому придет в голову, что человек, внимательно читающий обращение Государя в газете и есть сам Император? Тем более что я был не только в форме штабс-капитана, но и щеголял наклеенной бородой, а мой гример был не из последних. Да и мало ли похожих людей на свете.

Отдельной темой, которую увлеченно обсасывали газеты (смею надеяться, что не только российские) было мое повеление о переименовании Военного министерства в Министерство обороны Российской Империи. Что свидетельствовало, по мнению прессы, о подчеркнутом миролюбии нашего Отечества и лично Священной Особы Его Императорского…

За моим плечом негромко предупредительно кашлянули. Я поднял взгляд и приметил требуемого человека.

— Господин Маршин! Вот так встреча!

Зашедший в кафе офицер оглянулся и расплылся в улыбке.

— Штабс-капитан Артемьев! Искренне рад видеть вас в добром здравии! Вы как здесь?

— Да, вот, решил чашечку кофе испить. Вы где пропали? Вижу не соврал владелец дома, когда сказал, что вас мобилизовали.

— Вы справлялись обо мне?

Маршин удивленно на меня посмотрел.

— И вы еще спрашиваете! Я же должен был проверить, хорошо ли вас приняли, ведь я вам рекомендовал эту квартиру!

— О, да, благодарю вас. Квартира была прекрасной. Жаль, что долго мне в ней пожить не удалось. Меня и в самом деле мобилизовали.

Усмехаюсь.

— Да уж, вижу! Теперь я вам должен честь отдавать, как старшему по чину.

Маршин раздраженно отмахнулся.

— Ах, оставьте эти глупости. Какой из меня офицер? Всего лишь зауряд! Вот вы, сразу видно — боевой офицер, а я так, штатская штафирка, на которую напялили мундир и погоны.

— И где вы нынче? Судя по всему, вас не на фронт призвали.

Я с интересом ждал ответ на мой вопрос. От этого и других ответов зависело очень многое.

Бывший инженер АМО рассмеялся невесело.

— Право, Владимир Иванович, лучше бы на фронт определили. Там бы я хотя бы пользу приносил Отечеству.

Делаю удивленное лицо.

— Что так? В какую-нибудь дыру определили?

Мой собеседник досадливо крякает.

— Хуже! Бумажки-бумажки-бумажки…

— Важные хотя бы бумажки?

Маршин смотрит мне в глаза и серьезно отвечает:

— Вы не поверите, штабс-капитан. Бумажки важные и секретные. Как у того интенданта, который должен блюсти военную тайну, дабы неприятель не узнал численность дивизии по количеству выданного интендантом исподнего.

Мы рассмеялись. Спрашиваю про между прочим: