Виталий Гавряев - Контра

— А что мне тебя пугать? Убийство и ограбление князя Бийского, официально, с нами вряд ли свяжешь, нет у нас от этого деяния прямой выгоды. Счёт у нас уже открыт и владелец его какой-то безродный фин. Те, кто играет против нас, не станут "открывать" глаза следователям на скрытую от них информацию. Даже если будут уверены, что ликвидация князя наших рук дело. Это им не выгодно. Мы им враги только потому, что стоим между ними и заветным кушем. Как они думают? Да примерно так: "Ну, осудят "владельца" Феникса за убийство, повесят его и ещё нескольких непричастных. Далее выставят банк и все имущество его хозяина на торги и всё — начинается новая игра. Здесь уже не котируются былые заготовки, и обнулятся "шаги", что уже успели сделать. Хоть банк, можно отжать и у его нового обладателя. Но это потерянное время и деньги". — А мало ли какие у вражин планы на будущее. Наверняка их затягивание смерти подобно. Да и Новое имущество может играть в этих планах немалую роль. Значит, внесутся некоторые коррективы на нашу "зубастость", а подготовка к рейдерскому захвату пойдёт дальше, по уже проторённому пути. Так что Сашенька, вооружаемся, улыбаемся и готовимся к "войне".

— А с чего ты решил, что против нас играют весьма серьёзные люди?

— Ну, ты даёшь. Чего же тут не ясного-то? Подумай сам, князь Бийский, как ручной медведь, сидит на кредитной галльской удавке. И это всем известный факт. Как нам удалось выяснить. Недавно он встречался с Французским послом и получил небольшую такую "просьбу" — с таким тонким намёком на нежелательность отказа от её исполнения. Бориса Феодоровича попросили оказать маленькую такую услугу мелкому одному банкирчику. Взять золотые монетки и перевезти их из хранилища банка Империя, в мой, открыв там счёт на никому не известного купца Матти Ярвинена. Представляешь себе картину, высокородный князь, на побегушках у чухонского торгаша. Причём делает всё сам а не посылает прислугу. Маразм. "Картина маслом", да и только.

— Дела-а-а. только и осталось, чтоб он, им, ещё за столом начал прислуживать.

— Вот и я о том же. Несерьёзные, слабые игроки, при своей игре "до таких струн не дотягиваются". Не их уровень.

Ещё долго разговаривали наши друзья по несчастью, обдумывая, что им делать. После чего, в мастерской были разгружены телеги с разобранным паровым двигателем. Его только предстояло перебрать, а приведя в рабочее состояние, установить как основной мотор для станков — в новых цехах. Кстати, разгрузкой занимались только доверенные люди. Так как среди деталей паровика, находилась некие документы и банкноты, найденные в карете упокоенного князя. Денег было не так уж и много, однако в ближайшее время пользоваться ими было не желательно, а документы… Что документы? Их наличие и "светить" было нельзя, и избавляться не желательно. Ведь это были не так давно полученные князем Бийским инструкции от его галльских "хозяев" и не только на эту акцию. Никто даже не мог подумать, что тот будет возить с собою такой компромат на себя любимого. А быть может он, был настолько уверен в своей неприкосновенности, что не задумывался об этом. Или того хуже, принадлежал к редкой когорте безбашенных отморозков, которым "побоку мороз". Отныне это не уточнишь, да и есть ли в этом действии надобность. А вот эти бумаги, в ближайшее время могут понадобиться, ведь всё, вплоть до мелких "мелочей", в памяти не удержишь. А у Александра, имелся достаточно надёжный схрон, да и искать этот компромат, у него никто не будет.

В тот же день, поближе к вечеру, на новоприобретённых землях графа Мосальского-Вельяминова, в деревеньке с мирным названием Пичужья, кипели тихие страсти. Казалось. Каким образом это может происходить? Однако объясняется всё это очень просто. Жители тихого поселения активно возмущались последней придури старшего брата нынешнего барина, но делали это тихо, сидя по своим хаткам. Да и занимались этим "увлекательным занятием" не все, так в общем, однозначного отношения к произошедшим сегодня утром событиям не было. Кто-то не очень громко ругался, посылая по известному "адресу" проклятия, кто-то мысленно "потирая руки", радовался внезапно свалившемуся счастью, а встречались и те, кого нынешние события обошли стороной.

Вот и в хате, да что там хате — стареньком, осевшем и заметно покосившемся строении Герасима Годинина, пахаря, двадцати восьми лет от роду, не было ни покоя, ни единства во мнении. Его старшая дочь Мария, хмуря брови, возилась у печи, помогая матери с приготовлением ужина. Её младшая сестра-погодка Настя, занималась младшими детьми, а старшенький, а с сегодняшнего утра единственный сын Игнат трудился в хлеву, где ухаживал за молодой лошадкой, которой и то ещё и кличку не дали, не успели. Точнее, в данный момент, веснушчатый парнишка, вычесав гриву пугливой животинке, огораживал для неё часть небольшого загона. Сам Герасим, только недавно закончил скирдовать привезённые к его двору несколько телег отборного сена. И войдя в полутьму дома; перекрестившись на образа; повесил заранее снятую с головы шапку на гвоздь, и только после этого, устало шаркая ногами, прошёл к столу. Там, усевшись на своё по праву хозяина место, пригладил свои редкие волосы, цвета выцветшей соломы зло посмотрев на склонившуюся у печи супругу, проговорил:

— Чего вы бабы тама возитесь? Почему до сих на стол не накрыто? Я тута уставший, понимашь сижу и теперяча что, ждать должон?

— Прости, завозилася я. — тихо, детским голосочком, чуть ли не плача ответила женщина, при этом, слегка втянув голову в плечи.

— У баба, раскисла понимашь, как масло на солнышке. У-у-у, я тебе.

— Прости, не могу удержаться. Кровиночку то мою забрали, Ванятку, самого младшенького мого. Жалко его, аж сердечко материнское болит.

— Замолкни баба, голова твоя куриная. Зовсем ничего не понимашь? Ентим летом у нас хоть и не было неурожая, господь хоть ентого не попустил. Но, часть нашего надела сохатые потравили. А чо осталось, хватит токма собрать да оброк отдать и всё. Знамо дело, енту зиму нам не пережить. И наши соседушки у том горе не помошники, у многих самих уделы были потравлены, причём сильнее чем наш.

— Ой, горе-то какое!

— Цыц, Ладка! Замолкни! Дура-баба. Вишь, наш барин, прознав про нашу беду, поручил своему хромому брательнику о нас позаботиться. Видать спознал, что мы доведённые нуждой до края, собрались писать батюшке царю жалостливую грамотку, даже писарчука для того нашли. Да вот решил наш благодетель, что негоже это, выносить-то сор из избы.

— А сыночка-то всё равно забрали-и-и. При живых-то родителях, да сироткой ста-а-ал. Как он там у чужих людёв жить то будет? Никто не прилоскает, тока забижать буть, знамо дело, не своё детя.