Юрий Штаб - Второй Шанс

— Я деятель шоу-бизнеса!

Это было сказано с таким пафосом, что язык сам собой отказывался что-то возражать. Эти слова как будто открыли какой-то клапан, через который вся моя злость испарилась, изгнанная нелепостью аргумента. Что на это можно было ответить? Все же я собрался с мыслями.

— Тарасов, ты в своем уме? Ты что, рассматриваешь свою профессию как некую… — Я взмахнул рукой, пытаясь подобрать наиболее верное слово. — Индульгенцию, которая оправдывает любой поступок? Думаешь, деятелю шоу-бизнеса все можно? Разрешено не соблюдать никаких моральных норм, позволено совершать любую необдуманную, или же наоборот, тщательно выверенную жестокость? Ты в следующий раз девушку изнасилуешь в прямом эфире, стремясь придать очередному шоу более скандальный оттенок. Если же тебя станут в этом обвинять, ты недоуменно заявишь: «Ну я же деятель шоу-бизнеса!», искренне полагая, что такое оправдание вполне тебя извиняет. С чего ты вообще взял, что на казни можно спекулировать? Все это шоу было абсолютно жуткой пародией на человеческую жизнь, оно было специальной призмой, призванной исказить реальность, показать самые темные стороны наших характеров.

Я слегка увлекся, распинаясь перед Тарасовым. Похоже, только здесь и сейчас меня прорвало и захотелось высказать все то, что так долго нагнетало давление в моей душе. Журналист перебил:

— Ну уж ты на шоу точно жаловаться не можешь. Тебе оно принесло свободу. Если ты такой чистоплюй, то откажись от воли, вернись на зону и доматывай свой срок. Ну, что молчишь?

— Этим уже ничего не изменишь, — покачал головой я.

На самом деле, если бы я мог обменять свою свободу на жизнь Виктора и разум Сереги, то я бы согласился. Но говорить об этом Тарасову я не собирался. Легко ли будет ему в это поверить?

— Ты совершил небывалый подвиг, вырвавшись из тюрьмы, преодолел для этого тяжелые испытания, стал любимцем тысяч людей и навсегда вошел в историю. И все это тебе удалось лишь благодаря тому, что существуем такие люди, как мы.

Тарасов говорил искренне, с таким энтузиазмом, что мне стало не по себе. Все это звучало как вступление к какому-то рекламному ролику, призванному воспламенить сердца слушателей и направить их в нужную для говорившего сторону. Тарасов, похоже, пытался задействовать чары своего ораторского искусства, чтобы заставить меня поменять мнение. Увидев, как я снова угрожающе придвинулся к нему, он оборвал свой монолог и поспешно закончил.

— А ты еще и драться полез.

Последняя фраза прозвучала с искренней обидой, как будто я выказал какую-то немыслимую черную неблагодарность к своему благодетелю, которому был обязан решительно всем.

— Тарасов, ты даже не представляешь, как я рад, что хотя бы одна из гиен, крутившихся возле Виктора, обожглась, вместо того, чтобы извлечь выгоду из его смерти.

Тарасов все также сидел, привалившись спиной к надгробию, и следил за мной пристальным взглядом. За все время нашего разговора в глазах его ни разу не мелькнула даже тень раскаяния или сомнений. Он непоколебимо верил в свою правоту и искренне недоумевал, почему же я не хочу разделить его точку зрения. Главной его эмоцией был, пожалуй, страх. Страх перед боксером, упорствующим в своих ложных, как ему виделось, убеждениях, зато вполне способном проломить ему череп. Именно поэтому он так распинался передо мной, желая склонить меня на свою сторону, заставить увидеть ситуацию его глазами. Он просто пытался обезопасить свою жизнь. Иногда журналист затравленно озирался по сторонам, надеясь на то, что кто-нибудь придет ему на помощь.

Я устал от всего этого и сказал:

— Короче, Коля, наш диалог зашел в тупик. Подрывайся и проваливай отсюда. Если сделаешь это молча, то я тебя даже пальцем не коснусь. А ежели еще раз мне здесь попадешься, то слово даю, что я тебя прямо тут и похороню своими руками.

Тарасов с трудом встал, неуверенно опираясь на то же надгробие, потер до сих пор горящие от пощечин щеки и медленно, не сводя с меня глаз, стал отходить в сторону. Казалось, он был доволен тем, что так легко отделался.

Я отвернулся от него, упал на колени перед могилой Виктора и принялся стирать отпечатки ног журналиста с земли. Шаги за спиной стали торопливыми и я понял, что Тарасов убегает, стремясь убраться подальше от меня, пока я занят.

Вскоре земля была уже разровнена, но после вспышки гнева у меня не оставалось сил подниматься с колен. Я стоял и думал о Викторе. Сначала он был увлечен ложными обещаниями, затем последовательно доведен до отчаяния, казнен и теперь растоптан. И все это ради чего? Ради интересов «Шоу-Бизнеса»!

Внезапно пришло понимание того, зачем в современном развлекательном телевидении намеренно искажают и высмеивают веру. Причем абсолютно любую. Начиная от маленькой секты, для которой сам факт упоминания их названия по телевизору уже был немалым успехом, заканчивая всеми крупнейшими религиями мира. Священнослужители негодуют, пишут гневные письма, выступают с требованиями прекратить глумление над верой, но телевизионщикам все нипочем. Они преследуют вовсе не высокие рейтинги, замешанные на скандалах и бурной реакции общественности. Нет, это просто борьба конкурентов. А в такой войне все средства хороши.

Вспомнились тоталитарные режимы. Они зачастую отрицательно относились к религии. Но не потому, что она была опиумом для народа, а потому, что она была опиумом другого сорта, не такого, какого жаждали люди у власти. Эти режимы сами хотели быть верой, единственной системой координат, на которую будут ориентироваться широкие массы населения. Той нерушимой основой, в которую будут верить, на которую будут молиться, ради которой готовы будут умереть.

Какие только формы за несколько тысячелетий человеческой цивилизации не принимала религия, нетерпимая к инакомыслию. Она желала иметь статус абсолютной истины и готова была использовать самые страшные средства для достижения цели. А теперь в эту борьбу вклинился шоу-бизнес, оснащенный арсеналом хорошего знания человеческой психологии, основ маркетинга и умения вести за собой толпу туда, куда ему хочется. И этот новый бог мечтает ниспровергнуть всех старых, утвердить свою власть и поощрять все новые жертвы, умножающие его славу.

И самое страшное то, что каждый из нас своими руками и, как опять-таки каждому кажется, по собственной воле, создает святилище для этого бога. Эта религия не объединяет людей, она старается сделать все, чтобы их разобщить. И вот все мы воздвигаем в своих домах на самом видном месте ультрасовременные алтари в виде плазменных телевизоров и компьютерных мониторов, а затем ритуально приносим в жертву свою жизнь. Она состоит из прожитого времени, а разве мало часов мы проводим перед телевизором?