Софья Непейвода - Обучение. Записки химеры 2

Кстати, ещё из-за особенностей мирян и того, что для них надо создавать особое, обеднённое информацией поле, одним из самых серьёзных и жёстко наказываемых преступлений считается распространение лишних сведений. Артисты, сказители, барды, поэты и художники — все они находятся под контролем государства. В связи с этим же в Миртаре часто недолюбливают тартарцев и некоторых других иностранцев: те легко способны сболтнуть лишнее и спровоцировать на размышления — а значит, на бесплодие и импотенцию. По этой же причине приходится дополнительно приглядывать за иммигрантами.

Но ближе к теме. Миряне являются всеобщими родителями, однако практически не дают дохода, а часто, наоборот, создают дополнительные расходы для бюджета. Зато поставляют один из главнейших, человеческий ресурс. Детей.

Хотя детёныши растут в семьях мирян, их часто навещают и за ними присматривают инквизиторы. Играют, наблюдают и выделяют тех, кто проявляет больше любопытства и сильнее склонен к размышлениям. Такие дети, даже если продолжат считаться мирянами, чаще всего сами перешагнут ту планку, за которой следует абсолютное бесплодие (то есть неспособность не только зачать, но даже выносить ребёнка). Кроме того, если оставить их любознательность без контроля, они могут сбить с пути остальных. Чтобы подобного не случилось, детей, склонных думать и фантазировать, осторожно забирают из семей либо в приёмные семьи (из инквизиторов), либо в специальные садики, а потом школы. Обычные миряне считают это честью и радуются, что их ребенок перейдёт на более высокую социальную ступень, станет инквизитором. Да и в целом это частое явление: из каждой второй-третьей (а то и первой) семьи кого-то «избирают», а в некоторых и не по одному ребёнку.

Социальная прослойка монахов выделяется частично тогда же, а частично — позже, уже в подростковом или ближе к зрелому возрасту, после специальных тестов. Это пограничные люди, те, кто уже потерял возможность зачать или послужить источником качественного генетического материала. Они могут продолжать жить с родителями, но чаще сами уходят в училища. Хотя этой прослойке всё ещё ограничивают доступ к информации, но уже гораздо меньше. В результате монахи могут получить какую-то относительно простую, однако качественную производственную профессию. Рабочие на заводах, водители, моряки и многие другие являются монахами. Кстати, если кто-то из данного социального класса продолжит самообразование, окажется сообразительным или ещё как-то проявит себя, он вполне может пополнить ряды инквизиторов. Даже если останется работать на том же заводе — но уже не простым токарем, а, например, главным, или специалистом по сложным задачам.

В свете новых знаний я вполне могла понять женщину. Она сама прошла через такой этап. И лишилась родителей.

— Можно задать личный вопрос?

— Задавай, — всё ещё глядя вслед ушедшим, разрешила инквизитор.

— Ты… тебе было очень плохо, когда забрали из семьи?

Женщина посмотрела на меня и неожиданно рассмеялась.

— Тартарка, — добродушно сказала она. — Вы привыкли, что каждый сам за себя, каждый поодиночке, и переносите эту точку зрения на остальных. Я не потеряла свою семью. Но обрела новую. А потом — ещё одну.

— То есть тебя взяли на воспитание сначала одни, а потом — другие? — перевела на нормальный язык я.

— Софья, ты же рендер. Не теряй те преимущества, которые даёт тебе приход из другого мира — их и так немного. Хочешь, живи в Тартаре, учись, работай, приспосабливайся, но не позволяй ему полностью перекроить твой образ мысли на свой лад.

— Ты не сказала, что я поняла неправильно, — заметила я. — То есть по сути…

— Ты поняла неправильно, требующая точного и однозначного ответа тартарка, — насмешливо заверила собеседница. — Вторая моя семья — те инквизиторы, которые взяли меня и ещё нескольких детей на воспитание. А третья… не уверена, что ты сможешь понять. Для тартарцев это слишком сложно.

Заметив мою обиду, женщина улыбнулась. И в этой улыбке мне почудилась чуть ли не жалость.

— Все инквизиторы, весь наш социальный класс — одна большая семья. В неё берут не всякого, но если принимают — то как близкого человека. Брата или сестру. Это… прекрасное ощущение. Но вряд ли ты поймешь.

Я задумалась. Попыталась представить, как такое возможно, и признала, что для меня вообразить подобное действительно сложно. Особенно если людям не промыли мозги, не выровняли всех под одну копирку, а оставили цельными самостоятельными личностями. Впрочем…

От внезапного понимания стало не по себе. Легко бросаться обвинениями, но очень трудно и страшно посмотреть правде в глаза. Любая система заставляет прогибаться, подстраиваться под себя. Или даже хуже — ломает и перекраивает так как пожелает, не считаясь с потерями. Можно много говорить про минусы Миртара, и при изучении этой страны в Тартаре явно делается такой акцент. Но если оглянуться вокруг и снять шоры, то легко увидеть, что Тартар точно так же переделывает людей. Хотя нет, не так же, а куда жестче и грубее. Сколько ни обманывай себя, не считай свободной и независимой личностью — это не так. Иначе тартарцев в других странах не могли бы так легко распознать по поведению. Мы схожи, будто слеплены по одному шаблону. А те, кто выбиваются или не подходят, оканчивают свою жизнь в рабах или на свалках.

Когда-то белокерманский посол упоминал о разнице между желающими что-то изменить и теми, кто пытается просто вписаться в существующее общество. Вот я как бы вписалась и теперь меряю окружающих уже привычными, тартарскими мерками. Но при этом потеряла какую-то часть себя. А ещё — так и не обрела семью. Есть друзья. Очень хорошие друзья. Но всё равно чего-то не хватает. Возможно, настоящей душевной близости? Когда хорошо просто посидеть рядом? В новой жизни я ощущала нечто подобное разве что в Белокермане с другом из вида слизняков, с Шасом и, в последние дни, с Лиссом. Но с первым уже давно расстались, у Шаса тоже свои дела, хотя и перезваниваемся, Лисс — не про мою честь. Можно утешать себя тем, что многие тартарцы одиночки и вообще, такова судьба всех взрослых людей… И старательно отрицать возможность другой жизни и отношений. Недаром в Тартаре так распространены шутки и критика миртарцев. Если их высмеять, обвинить или облить недоверием, то легче успокоить собственные комплексы. И глухую тоску, разливающуюся в груди, когда начинаешь думать, что могло быть и иначе.

— Ты права, мне сложно понять, — пересилив себя и подавив норовившие вырваться циничные замечания, признала я. — Здесь многое по-другому.

Инквизитор посмотрела мне прямо в глаза и улыбнулась:

— Главное — не зацикливайся только на Тартаре. И не пытайся мерить всех его мерками.