Елена Горелик - Пасынки

— Надеюсь, не ругательно? — господин Кузнецов улыбнулся. — Я, как мог, старался удержать её и её спутников от необдуманных поступков.

— Сестра вам весьма признательна за это, Никита Степанович. Через два часа я должен увидеться с нею. Что ей передать от вашего имени?

— Не стоит утруждать себя, князь, — отмахнулся Кузнецов. — Я исполнял свой долг, и мне показалось, что ваша сестрица это прекрасно поняла.

— Вот об этом уже я бы хотел переговорить с вами подробнее.

— Простите?..

— О долге, Никита Степанович. Ну, раз уж нас свёл случай, то почему бы им не воспользоваться… ко всеобщему благу наших народов? — тонко улыбнулся князь, откинувшись на спинку резного кресла — немыслимой роскоши, предмета гордости хозяина австерии, предоставляемого лишь самым респектабельным постояльцам. — Я, Никита Степанович, не просто так вспомнил о сестре. Она, покрутившись среди высшего света, видите ли, имеет некие основания полагать, будто вашего начальника зовут вовсе не Гаврила Иванович.

— Право же, не понимаю, о чём вы, князь, — удивление чиновника было вполне искренним.

— О слове и деле государевом, сударь мой.

— А вот с этими словами у нас не шутят, ваша светлость, — нахмурился Кузнецов. — Страшные они, эти слова.

— Я, Никита Степанович, вовсе не шучу. Более того, я склонен доверять чутью сестры, которая при нашем покойном батюшке была хранительницей Мира и Покоя. Да, да, не удивляйтесь. Мы не страдаем предрассудками насчёт женского ума.

— Не буду прикидываться, будто не понял, к чему вы клоните, князь, но, право же, вы ошиблись. Я в действительности состою на службе в канцелярии Иностранных дел, это вам подтвердит кто угодно. К Тайной канцелярии, не к ночи она будь помянута, я не имею отношения. Не лежит душа к заплечным делам, к коим так пристрастен господин Ушаков.

— А я ни слова не сказал о заплечных делах, Никита Степанович.

— Тогда, простите, я вновь не понимаю, о чём вы.

— О тех делах, что решаются тайно, но без мясницких забав, — тонкое лицо альва передёрнула гримаса отвращения. — На дыбе хорошо получать признания, зачастую ложные, а сестра в своё время обучилась искусству отыскивать правдивые сведения. Надеюсь, мне не нужно пояснять разницу между этими понятиями?

— Разница существенна, согласен. Но при чём здесь я?

— Сестра считает, — раздельно проговорил князь, — что, помимо Тайной канцелярии, которой здесь детишек пугают, государем негласно учреждена ещё одна служба, именно для розыска истины, а не голов для плахи. Что людей тех немного, и подчинены они напрямую Петру Алексеевичу.

— Да, будь такая служба, скольких бед бы удалось избежать, — невесело усмехнулся Кузнецов.

— Хорошо, я согласен считать сию службу чисто умозрительной, — кивнул альв. — В таком случае могли бы вы предположить — всего лишь предположить — что бы делали эти люди, будь они реальностью, в настоящее время, когда вопрос с престолонаследием ещё не решён, а иные знатные персоны, возбуждённые недавней болезнью государя, начали помышлять о смене династии?

— Полагаю, будь такая служба при Петре Алексеевиче, помянутым знатным персонам пришлось бы даже спать с открытыми глазами и бояться каждого шороха, — предположил, как его и просили, Кузнецов. — Но так как мы условились, что тайная служба при государе суть умозрительна, то знатные персоны сии ведут себя крайне неосторожно. Притом настолько, что даже Ушаков что-то заподозрил… Позволите вопрос, князь?

— Извольте, Никита Степанович.

— Будь у вас подобная служба, что бы вы сами делали в такой обстановке?

— О том, простите, лучше спрашивать у моей сестры. Это она раскрывала заговоры против отца, а я, младший сын, всего лишь правил маленькой дальней провинцией нашего государства. Хотите, я устрою вам встречу? Согласитесь, это неплохая мысль — насчёт той самой умозрительной службы. Именно сестра может найти аргументы, которые позволят склонить государя к решению…сделать эту умозрительную службу реальной. Чтобы некие знатные персоны впредь опасались устраивать заговоры против престола.

— Не будет ли это несколько бестактно? Ведь государь, насколько мне известно, ценит в вашей сестре не только ум.

— Полагаю, беседа в присутствии родного брата вряд ли может считаться предосудительной… И наконец, Никита Степанович, можно ещё один вопрос?

— Сделайте милость, князь.

— Вы в самом деле хотели встретиться со мной только по поводу моих сородичей, или была иная причина?

— Вы удивитесь, ваша светлость: именно по поводу альвов я и желал с вами поговорить. Ничего более.

— Похоже, это наша особенность — всё усложнять, — негромко рассмеялся князь. — Иногда всё бывает до неприличия просто.

— Это Россия, князь, — ответил кузнецов — без всякого намёка на улыбку. — Здесь не привыкли чересчур усложнять, полагаются на волю божию. Так и живём.

Два умника, человек и альв, прекрасно друг друга поняли.

…в день седьмого марта сего года состоится, о чём с радостию Вас извещаем и желаем видеть Вас в тот день на празднестве сем…

Почерк у княжны всегда был красивым, вот с русской грамотой дело пока обстояло не блестяще. Оттого, опасаясь ошибок, она писала медленно и аккуратно. Оттого же так неспешно продвигалась работа — перебеливание пригласительных писем для иностранных посланников. Она освободила от этой заботы Макарова, передоверив ему проверку счетов, то есть то, в чём княжна не разбиралась. Зато письма послам следовало составлять с учётом политической обстановки и личных качеств самих дипломатов. Фон Мардефельд, к примеру, любил краткость и чёткость изложения, хотя сам грешил дурным стилем. Кампредон, напротив, приходил в восторг от изящных словесных оборотов. Шведу стоило писать сухо, без изысков, а саксонцу и датчанину — довольно тепло, почти по-дружески. И так далее.

Работа именно для неё.

В этих почти не заметных постороннему глазу тонкостях политической жизни княжна чувствовала себя как рыба в воде. Сложности и хитросплетения невидимых придворных течений пугали её только поначалу. После разобралась, а разобравшись, поняла, что нет особенной разницы между двором Дома Таннарил и таковым же двором Дома Романовых. И, хотя иной раз скучала по лесной вольнице, по яростной битве — что поделаешь, раз Высшая уродилась воином — но счастлива была именно сейчас, возясь с бумагами и делая выводы из полученных сведений.

Не сама по себе она была счастлива, а — ради него .

Пока Пётр Алексеевич подобно шквальному ветру носился по городу, отдавая распоряжения, хваля и гневаясь, раздавая награды и пинки, его «ночная императрица» взвалила на себя большую часть канцелярской работы. Ему оставалось по возвращении только прочесть, и либо одобрить, либо отвергнуть. Хотя, сказать по правде, отвергал нечасто: воистину, в княжне Таннарил он нашёл единомышленника , а не просто красивую женщину, с которой можно приятно провести свободное время. Потому беззаконная царица жила в апартаментах императора и фактически делила с ним частицу власти, в то время как царица законная, покинутая всеми, ютилась в самых дальних комнатах.