Виктор Дьяков - Разница в возрасте

Местность, где степь сменяла горы, где Иртыш стремительным потоком вырывался из теснин ущелий на равнину, называлась Устье Каменных Гор, Устье. Так же назывался и город, основанный когда-то как крепость, форпост русской колонизации. По обе стороны крепости цепочкой вдоль берега расположились казачьи станицы. В советское время город стал областным центром Казахстана, известным переработкой стратегических руд, залегающих в окрестных горах. Именно стратегическое значение позволило городу и области занять к семидесятым годам особое положение: официально в составе Казахстана, но от Алма-Аты зависящих номинально, так как имели прямой «выход» на Москву. Впрочем, административная принадлежность к Казахстану тоже приносила свои «дивиденды»: не позволяла РеСеФеСеРовским чиновникам держать область на том же «голодном пайке», что и российскую провинцию. Имея щедро оплачиваемый оборонный заказ, область и город жили по советским меркам довольно сытно и вольготно.

Степь от устья гор не расстилалась ровным столом, то там, то здесь она вдруг вздыбливалась каменными выступами. Такая причудливая двуглавая гора торчала в двадцати километрах от города, ниже по течению Иртыша, неподалёку от местного аэропорта. Рядом располагалась бывшая станица, ставшая селом, Захарово. Пологие вершины облюбовали военные под позицию для радаров, которые ощупывали электромагнитными лучами всю окрестную степь и предгорья, отслеживали посадки и взлёты самолётов в аэропорту. Позднее к подножию горы стали свозить старую радиолокационную технику, сделав здесь нечто вроде охраняемого кладбища-хранилища…

Десять солдат во главе с лейтенантом Владимиром Рогожиным производили консервацию радиолокационного комплекса привезённого из части, откуда они и были командированы. Солдаты шприцевали механические сочленения специальными смазками, вешали внутри КУНГов мешочки с селикагелем, обматывали спецбумагой рессоры ходовой части, закрывали и замазывали герметиком двери…

Отправляя Рогожина в командировку, его как молодого офицера напутствовали официально и неофициально. Общий смысл тех распоряжений и советов сводился к тому, что солдат следует так загружать работой, чтобы вечером их не потянуло в самоволку, в село, к девкам. Лейтенант делал всё возможное, так что даже старослужащие к концу рабочего дня выглядели настолько «упаханными», что, казалось, только и думали, как скорее дождаться отбоя и заснуть. Рогожинская команда размещалась в казарме местной радиотехнической роты, обслуживающей расположенные на горе радары. Солдатам отвели место в спальном помещении, а лейтенанту на ночь ставили койку в канцелярии роты. Рогожин, заинструктированный своим и местным командованием, регулярно среди ночи вставал и проверял бойцов…

В субботу после обеда, отправив солдат в ротную баню, лейтенант, успокоенный тем, что первая неделя его командировки прошла без происшествий, решил немного расслабиться и «прошвырнуться» по селу. Заранее припасённая «гражданка», рубашка и брюки «клеша», мгновенно преобразили официальное лицо в обыкновенного двадцатитрёхлетнего парня.

Околица Захарова начиналась метрах в двухстах от КПП роты. Каждый «кулик» хвалит своё болото. Но, приглядываясь к селу, как ни пытался Владимир «вычислить» преимущества сёл и деревень родной Калининской области — ничего не получалось. Захарово выигрывало по всем статьям: крепкие зажиточные дома, асфальт на центральной улице, одетые на городской манер весёлые, довольные люди, много молодёжи… Ну, а сверкающий стеклянным фасадом новый Дом Культуры и разбитый за ним парк совсем доконали тверского человека. «Это как же так, там у нас сердце России, от Москвы рукой подать и нищета, грязь, бездорожье, свет не везде… в деревнях одни старики да старухи остались, а тут у чёрта на куличиках, до китайской границы всего-ничего и так живут!?» — возмущение и ревность, обида за родной край переполняли Владимира.

В витрине Дома Культуры, как и в солидных городских кинотеатрах, помещалась афиша гласящая, что в восемнадцать часов в кинозале будет демонстрироваться американский фильм «Новые центурионы», а после его окончания начнутся танцы. Лейтенант, отправляясь в село, попросил местного старшину, чтобы тот на вечерней поверке проверил его людей, если он сам задержится. Пожилой прапор понимающе улыбнулся и заверил, что всё сделает. Он же и посоветовал сходить в ДК, где по выходным всегда устраивали танцы.

Просторный кинозал с обитыми дерматином сиденьями также с успехом мог конкурировать с любым городским кинотеатром, что вновь вызвало у Владимира ревностные чувства, от которых его отвлёк начавшийся фильм. Сопереживая главному герою, он всё же не мог взять в толк, почему тот учёбе в университете предпочёл службу в полиции. Хотя сам он пошёл в военное училище и обрёк себя на рутинную жизнь, отъезд из родных мест, ограничение свободы… Но советская действительность того времени почти не предоставляла иных возможностей для сельского парня с посредственным аттестатом получить образование и вырваться из деревенской убогости. Сёл подобных Захарово Володе видеть ещё не приходилось. Он, конечно, слышал даже о ещё более зажиточных в Грузии, Прибалтике, на Украине, но что такое возможно и в республике, которая никогда не слыла «богатой», стало для него настоящим откровением. Оставаясь на танцы, Володя предполагал, что немного посмотрит и пойдёт в роту проведать своих солдат, не сомневаясь, что на подобные мероприятия ходят в основном подростки-старшеклассники.

На эту девушку Володя обратил внимание сразу. Она стояла в окружении щебечущих подруг и, казалось, вся светилась счастьем, приветливостью ко всему сущему вокруг. «Ей где-то лет двадцать, видимо, на лето приехала из города», — Володя судил по росту, стати и модной для села причёске девушки. При этом он упустил, что подруги почему-то выглядят рядом с ней молоденькими не оформившимися соплюхами. Её наперебой приглашали парни на медленные танцы, а быстрые она танцевала в своём девичьем окружении.

Танцевали под пластинки, но сам проигрыватель оказался скрыт, и музыка лилась из усилительных колонок — всё было оборудовано с непровинциальным шиком. Репертуар тоже подобрали соответствующим: «Цветы», Ободзинский, «Самоцветы»… Но Володя уже не обращал ни на что внимания, он видел только её. Расходящиеся от девушки флюиды доброжелательности создавали впечатление, что она получила какое-то желанное известие и спешит поделиться этой радостью со всеми. Каждого приглашающего её парня, она одаривала искренней улыбкой, никому не отказывала, что-то говорила, иногда убеждала. Танцевала она не то чтобы умело, искусно, но с какой-то неторопливой природной грацией, плавно покачивая круто расширяющимися от талии бёдрами, с ленцой перебирая длинными, но в то же время полными ногами в эффектных босоножках на высокой «горке». Рядом с дёргающимися и трясущимися в изображаемом экстазе подругами, она смотрелась необыкновенно женственной. В сравнении с ней тускнели даже уже вошедшие в «женскую силу» девушки постарше, которых, в отличие от ожиданий Володи здесь собралось немало.