Ирина Лем - Ошибка Синей Бороды

Удивила деталь костюма, ну совершенно неуместная в подвале – солнцезащитные очки.

«Бывший альпинист, что ли, снежной болезнью зрение испортил, теперь даже ночью от света защищается?» – мелькнула догадка, но Жаннет сразу поняла, что ошибочная.

Его внешность не навела на мысли о его персоне.

- Каддафи, - коротко, четко и с достоинством представился месье. – Ливийский диктатор.

Руки не протянул.

- Потому что мы, мусульмане, не прикасаемся к незнакомым женщинам, - объяснил он, предвосхищая вопросы. Голос Каддафи имел звучный, гортанный, специально поставленный для массовых выступлений.

- Потому что вы их... нас дискриминируете? – дерзко спросила Жаннет, заступаясь за сестер из арабского мира, заодно за себя.

- Нет, потому что слишком уважаем.

Звучало неубедительно. Подробнее диктатор свою позицию не разъяснил, Жаннет тоже не стала уточнять. Все равно правды не скажет, а быть мусорным ящиком для пустопорожней болтовни ей надоело с Холмсом.

- Почему очки?

Прежде чем ответить, Каддафи изящно, двумя пальцами дотронулся до стекол, как бы поправляя. Жаннет поняла – для оттяжки времени.

- Вам честно или соврать? - спросил, чтобы застраховаться от неясности.

- Можно и то и другое.

- Ну-у, ношу очки - во-первых, чтобы враги не прочитали по глазам совершенно секретные мысли. Во-вторых, удобно при игре в покер. Удовлетворены?

Жаннет кивнула, хотя не поняла, какой из ответов был честнее. Оба звучали отговоркой. Да неважно.

- Вы кого убивали?

- Только политических врагов. В массовых количествах. Вынужденно. Иначе они бы меня свергли и погрузили страну в хаос.

- А сейчас... – Хотела спросить «чем занимаетесь», диктатор перебил:

- А сейчас – полюбуйтесь, - заговорил с возмущением. - Без меня страна развалилась на куски, за которые идет война между племенами. К ним добавились международные террористы, которые при мне голову поднять боялись. Впрочем, беда не в одной Ливии. Посмотрите на Ирак, та же самая ситуация. После расправы над моим братом по вере Саддамом порядок в стране не наведен. Каждый убивает каждого, и все убивают всех.

- Но за что?

- Ни за что. В борьбе за «демократию». Сунниты убивают шиитов, шииты – христиан, христиане бегут в Европу. Где порядок, спрашивается? А еще говорили, что без Саддама Ирак ожидают золотые времена. Все наоборот! Разруха и анархия. То же в других арабских государствах, где отсутствует жесткая диктатура, – произнес Каддафи громче положенного при светской беседе. Наверняка представил - выступает на митинге. Голос его приобрел гортанный звук, манера выбрасывать в толпу слова походила на гавканье.

- Все из-за происков...

- Чьих? – любопытство Жаннет не угасало, не уставало, не унималось с переменой собеседников.

- Вот чьих, - гневно провозгласил Каддафи и показал пальцем куда-то за спину Жаннет, подразумевая – на восток. А получилось – на Прелати. Чтобы не принимать на себя огонь чужой ненависти, тот ловко отклонился и три раза по-католически перекрестился.

Во избежание недопонимания, диктатор уточнил жест:

- Израиль – главный возмутитель спокойствия. Империя зла и цель ненависти всех правоверных...

- Все ясно, - перебил барон, подняв руку в команде «стоп!».

Он намеренно не дал Каддафи договорить. Не желал вступать в политические дискуссии, ссориться с соседями или встревать в международные скандалы из-за таких мелочей, как свергнутые диктаторы.

- Мы поняли вашу точку зрения, - сказал де Рэ и сделал знак, мол «выступил, проходи».

Каддафи не обиделся. Вежливо кивнул - все-таки обучен политесу - и важно прошествовал в сторону камина, погреться. Он прибыл из области Африки, которая называется Северная, но климат там пожарче, чем в Южной Европе. Продрог он тут с босыми ногами да без перчаток... Устроившись в последнем пустовавшем кресле, он протянул ступни к огню и умиротворенно прикрыл веки.

Венгерская графиня Эржбета, которую недавно невоспитанно оттолкнул мафиозо Аль, сделала попытку присесть к нему под бочок.

Осечка опять! Каддафи догадался. Сделал зверскую гримасу и очень красноречиво махнул рукой, что по-восточному означало: пошла вон, старая карга, проститутка на пенсии, надоела до чертиков, безмозглая ослица, ходит ко всем пристает, сексуально озабоченная, кровожадно ненасытная...

За буквальность выражений не отвечаем, но смысл примерно тот.

22.

Последней в ряду представляющихся стояла та самая миловидная барышня, которая в момент прибытия Жаннет развлекалась сплетнями с Батори. Тогда она гневно сверкала глазами, сейчас затихла. Заскромничала. Или даже застеснялась.

Одета была по-прежнему, неброско, но экзотично: русский сарафан с орнаментом, льняная рубашка под ним – никаких европейских излишеств в виде корсетов или кринолинов. Лицом пухленькая, щечки в румянце. На голове произошли перемены. Вместо кокетливого кокошника, появился белый бабский чепец с оборками, стыдливо загораживающий волосы от посторонних взглядов. Персонам, владеющим дедуктивным методом, головной убор сообщал, по крайней мере, о двух вещах: что набожна и что хотела произвести смиренное впечатление.

«Замужняя», - догадалась Жаннет. Это была третья версия чепца.

«Вдова», - уточнила девушка. Четвертая версия.

Ее притворно-смущенное поведение не обмануло Жаннет. Она вспомнила, с какой увлеченностью та разговаривала про пытки.

- Русская помещица Дарья Николаевна Салтыкова, - представил ее барон.

- Тоже маньячка? – Жаннет стесняться в выражениях не собиралась.

- Тоже... – как-то обреченно проговорила Дарья, глубоко вздохнула, подняв-опустив грудь. Серо-голубые глаза уставила в пол.

- И скольких вы...?

- Не виноватая я! – воскликнула истерически помещица и уставилась на Жаннет без вины виноватыми глазами. - Все дворовые девушки умирали своей смертью.

Потом затараторила торопливо, захлебываясь, из боязни - перебьют на полуслове, не дадут высказать наболевшее. Будто выпал ей в лотерею первый и последний шанс, который сказал: сейчас или никогда.

– Не виновата, чем хотите поклянусь! Меня подданные холопы оговорили, честное слово. Очернили, подлые, охаяли. Дело было по-другому. Чисто случайно на моих крепостных мор напал. Наверняка, от злых наговоров и сглазу. Была у нас в Троицком одна ведьма, Кабаниха звали. Зловреднющая!

Из-за нее моя репутация невинно пострадала. Я добрее матери своим работницам была. Для их же блага старалась, в воспитательных целях их поленьями охаживала, чтобы не ленились, ремесло учили. Я же не виновата, что они здоровьем не отличались. Бывало, загонишь горничную в пруд, голую, в ноябре, а она, негодница, через пару часов дух испускает. И нехолодно еще, даже лед на воде не образовался.