Василий Криптонов - Потерявшие судьбу

И вот то, чего боялся Сардат, свершилось: один из домиков оказался особенным, тем самым. По-особенному рос мох в расселинах между камнями, иначе смотрели окна, необычного оттенка доски забора…

Сиера опустилась на колени возле крыльца. Не то молила потерянную судьбу вернуться, не то просто лишилась сил. Ее пальцы медленно подобрались к лежащей на верхней ступеньке тростинке, переломленной пополам.

Свирель. Старая свирель, которую сломала чья-то злая — или последняя? — воля. Обломки, пережившие снега и дожди, палящее солнце и холод. Сиера сложила две части, поднесла к губам. Звук родился страшный, будто стонали мертвецы, лишенные покоя. И когда он смолк, когда задрожали плечи девушки, Сардат снова оказался рядом, глотая вспышки гнева. О, как бы он хотел встретить сейчас всех тех трусливых ублюдков, что явились в деревню! Любители показать силу тем, кто сопротивляться неспособен!

Изувеченный инструмент упал на камень. Сардат рывком поднял Сиеру, заставил повернуться к себе.

— Я держусь, — сказал он. — Помнишь, что обещала?

Она кивнула. Она помнила.

Минул первый день, почти прошла первая ночь, и Сардат лежал в холодном поту, глядя в темные глаза Сиеры.

— Нам ведь придется уйти, — прошептал он.

Кивнула. Здесь, под носом у вампиров, долго жить не получится. Придется искать место поспокойнее. Скрываться… Все существо Сардата поднялось против унизительной мысли, но он смолчал. Было бы ради чего — а вынести можно все, что угодно.

— Как только они пройдут, — сказала Сиера. — Должно быть, около полудня все закончится. А ночью мы улетим. На север? На восток?

Север — мертв. Единственное, что осталось о нем в памяти Сардата — тлеющие останки поселка и глядящие в небо мертвецы. Восток — место, где Левмир продолжал борьбу. Этот никогда не сдастся и не захочет видеть друга — таким. Мир внезапно сделался крохотным — и шагнуть-то некуда. Весь будто плющится между молотом и наковальней. Люди, вампиры… Кровь, еда… Кем же стать теперь? Что означает — «улетим»?

— О чем ты думаешь? — Вопрос застал его врасплох, но сдвинул что-то очень важное в душе. Сардат отстранился от теплого тела девушки, сел в постели, глядя через окно в звездное небо.

— Тот мост, о котором ты говорила… — начал он.

— Значит, все? — перебила она.

Тишина. И в этой тишине он боится повернуть голову. Почему каждый выбор дается с таким трудом? Почему здесь, в этом проклятом мире, жизнь не может просто толкнуть вперед, как делала всегда?

— Я только хочу разобрать мост, — шепотом сказал Сардат. — Они еще далеко. Аммит тоже — как бы ни кривлялся, людей он не оставит. Сойдутся одновременно. Если мы…

— Значит, все.

Сиера выбралась из постели, потянулась, будто с наслаждением стряхивала с себя неприятный сон, и принялась одеваться.

— Летим, — сказала, бросив взгляд на замершего Сардата. — Иначе скоро рассветет — не успеем превратиться.

— Я не отступился!

Боль заставила Сардата вздрогнуть — левая рука сжалась в кулак, ногти вонзились в кожу, и капельки крови упали на серые простыни. Тихий смех наполнил маленькую комнатушку. Сиера стояла спиной к Сардату, но он не сомневался — смех лишь скрывает слезы.

Как будто сама смерть на грудь уселась, смотрит молча и ждет. Вынырнув в очередной раз из кошмара с летучей мышью, Айри застонала. Каждый вдох дается с борьбой, каждый удар сердца — словно молотом по наковальне.

В окошко брызжут первые лучи рассвета, странная серая птичка сидит на подоконнике. То так головку наклонит, то эдак. Айри улыбнулась ей, и птичка раскрыла клювик. Сквозь стекло донесся тихий щебет. Пять лет назад точно так же прилетала птичка за мамой. Каждый день, одна и та же. Айри прогоняла ее, но птичка никогда не улетала далеко, каждое утро садилась на подоконник и смотрела, чирикала.

Голоса в коридоре. Щелкает замок. Треща без умолку, в комнату влетает Рикеси. Лицо перепуганное, грязное. Одежда… Айри узнала свой плащ, но с трудом — Рикеси превратила его в тряпку.

— Живая, смотрит! — Рикеси машет кому-то рукой. Звуки будто с другого конца города доносятся.

На кровать опустился незнакомый мужчина. Лысый, худой, один глаз закрывает повязка, второй смотрит пристально. Айри заметила у него за спиной двух возмущенных служанок. Кажется, Рикеси на них кричит. Уходят.

Грубые руки ощупали лицо, отбросили одеяло. Айри не шелохнулась. На миг все скрыла темная пелена, а потом свет вернулся. Левую руку пронзила острая боль, на лоб опустилось что-то мокрое и холодное.

— Вы очнулись, госпожа? — Лицо Рикеси, все такое же грязное, даже хуже — слезы размазала. — Вам сейчас кровь отворяют, лучше станет. И вот еще, выпейте.

В губы ткнулся краешек стакана. Айри отхлебнула горькой жидкости, сколько смогла. Слабость, слишком похожая на облегчение, расползлась по телу, а вместе с ней пришла ясность. Айри огляделась.

Заплаканная чумазая Рикеси гладит ее правую руку, лысый мужчина, видимо, полагающий себя лекарем, держит левую. Из разреза сочится черная кровь. Течет в серебряную миску на полу.

— Что это? — прошептала Айри.

Лекарь поднял голову и невесело усмехнулся. Хотя, «невесело» — не то слово. На бледном лице Айри увидела ужас, почти перешедший в истерику. Понадеялся оказать услугу княжескому дому, не знал, что тут увидит.

— Беги, дурак, — шепнула ему Айри. — Перевяжи и беги.

Сознание снова помутилось. Кажется, вопила Рикеси, еще чей-то голос мерзко скрежетал. Стало душно.

— Окно, — хрипло сказала Айри, приоткрыв глаза.

В комнате осталась одна Рикеси. Она бросилась к окну, распахнула створки. Айри вытянула левую руку, с повязкой, по направлению к птичке. Та чирикнула, перепрыгнула внутрь. Маленькая головка наклонилась влево, вправо, опять влево. Будто пичуга за что-то укоряла Айри.

— Ты за мной ведь? — шевельнулись пересохшие губы.

Рикеси с воплем кинулась на птичку, замахала руками. Птичка вылетела в окно. Айри увидела несколько ее пируэтов, прежде чем странная вестница унеслась прочь.

Рикеси, гневно сопя, закрыла окно на шпингалет, а когда обернулась — ахнула. Госпожа Айри, покачиваясь, стояла на ногах.

— Как же вы, — бросилась к ней Рикеси. — Куда же…

— Одеваться.

Рикеси всплеснула руками:

— Да вы же едва держитесь!

— Одеваться, — повторила Айри слабеющим голосом. — Быстро.

По истечении недели в глазах начало рябить от множества незнакомых городов и лиц. Левмир отчаялся запомнить имена всех князей, даже перестал вести им счет. Дворцы состязались друг с другом в роскоши, города — в многолюдности. Каждый встречный склонял голову, увидев Левмира — пришлось привыкнуть и к этому.

Эмарис и Торатис говорили мало, как и другие князья, присоединявшиеся к посольству. Именно Левмиру выпадало стоять перед тронами власть имущих и произносить нужные слова. Потом — показательный бой. Слова Эмариса о земельных наделах. Князья соглашались — один за другим.