Егор Чекрыгин - Хроники Дебила. Свиток 5 (вычитка)

А того аиотеека, что упырем обернулся, он теперь с собой возит. Говорят, может его обратно упырем обернуть да на врагов своих натравить.

У него там… (кажется, говоривший мотнул головой в некоем направлении) таких целое племя живет.

Он над людьми и на тут, и за Кромкой властвует. Захочет, и сможет тебе после смерти путь к предкам преградить. И будешь ты по земле неупокоенным демоном шляться!

— Да как это он может меня, да к моим же не пустить? Да кто его Там слушать-то станет?! — справедливо возмутился благодарный потребитель всей этой лапши.

— Он — может. — В голосе сказавшего это звучало такое убеждение, что я и сам чуть ему не поверил. — Так что ты лучше его не зли. Он с виду-то добрый, но коли разозлится… Одну из жен своих в такую страхолюдину превратил, что ее взрослые мужики за поприще обегают. А все потому, что перечить ему вздумала… Когда по весне мне верблюд на ногу наступил, так она меня лечить приходила. А потом еще полгода по ночам в кошмарах снилась.

— А вот и врешь, — не выдерживает «цокающий» голос. Не может такого быть, чтобы чужой шаман над нашими посмертиями власть имел! Разная у нас кровь. Порчу навести или мор пустить — такое еще куда ни шло. А чтобы такую власть…

— Эх, дурень ты, дурень, — охранник с головой окунулся в возможность почесать языком и явно был благодарен тому, кто эту возможность ему предоставил, так что говорил со всем возможным добродушием. — Пенек лесной. В том-то и сила нашего Дебила, что он такую Власть имеет даже над чужой кровью. Потому как, говорю же тебе, не человеком он родился, а теленком, да еще и белым. Да ведь у них все племя такое — Ирокезы! Раньше про него и не слышал никто, а он взял кучу народа из степняков, из горцев лесных и прибрежников, всех смешал, да ирокезов своих и вылепил.

— Тьфу-тьфу-тьфу… И зачем ему таким паскудством-то заниматься понадобилось? Издревле люди жили, как предки их пример подали. Так чего, спрашивается?..

— А того, что пока он того не сделал, аиотееки всех по одиночке били. А он всех вместе свел — и уже две Орды огромные в пух и прах размели и добычу взяли немерянную! А вы-то, небось, им дань платите да баб своих отдаете?

— А ты, выходит, тоже ирокез энтот?

— Не. Я из Великого Улота. Слышал, небось?

— Так чего же ты его своим шаманом называешь?

— А с того, что он и есть мой шаман, поскольку в нашем войске всех между собой кровавым узором соединил.

— А ты согласился?

— А чего не согласиться, коли он нашему Царю Царей родня близкая? Да и вождем у нас сам Лга’нхи — Великий Герой с Волшебным Мечом.

— Это тот здоровый, который аиотееков крушил, что-ли? И впрямь страшОн! Тоже, небось непростой человек?

— А то! Или ты думаешь, такой, как Великий Шаман Дебил, лопуха вроде тебя Вождем признает?

Наступило молчание… Я тоже затихарился серой мышкой, пытаясь не выдать своего пробуждения. Так-то тут народ бдительный и с понятием — обсуждать своего шамана в его присутствии точно не станет. А подкрасться к ним незаметно, чтобы подслушать разговоры о себе любимом, с моей грациозностью слонопотама хрен получится. Однако порванное тигром плечо или проколотый бок — слишком дорогая расплата за возможность потешить свое самолюбие.

А тут еще нос зачесался нестерпимо. И стоило только чуть двинуть рукой, издав едва слышный шорох, как мое пробуждение сразу было замечено.

— Эта, Шаман Дебил, может, тебе чего надо? Тут вон печенка свежая собачья. Нра’тху велел тебе отложить. А еще местные птиц каких-то держали, Кор’тек велел из них похлебку справить…

— Собачек-то зачем? — искренне возмутился я. — Будто больше еды никакой нету?

— Дык ведь, мы как пошли по амбарам да сараям ходить, они на нас бросаться начали. А местные все разбежались. Угомонить некому. Вот мы и… А мясо-то у них хорошее, не пропадать же.

— Тьфу на вас, чебуречники фиговы. Вот введу табу или вообще священным животным объявлю… А впрочем, хрен с вами. Тащи похлебку из птицы. Дровишек в огонь подкинь. И одеяло какое-нибудь принеси, а то знобит чегой-то…

…И да, этого вон отпусти поссать. Не убежит он никуда.

«Этот вон» при моих последних словах как-то резко вздрогнул и, ухватившись за амулеты, начал чего-то нашептывать себе под нос… Ага-ага, — это я силой мысли в твой мочевой пузырь проник, местечка поинтереснее не нашлось. Беги-ка лучше давай, звеня астральными сферами, до ветру, а то обделаешься еще у меня перед носом.

— Иди сюда. Садись, — приказал я ему по возвращении, припадая к чаше с жирным наваристым бульоном… Не то куриным, не то гусиным. — Ближе к огню садись. Не стесняйся.

Не то чтобы я особое гостеприимство пытался продемонстрировать, просто предпочитаю видеть того, с кем разговариваю. И особенно — кого допрашиваю.

Мужик, наверное, мой ровесник или чуть помоложе. Башка рыжая, рожа конопатая, но на дурака совсем не похож. Одет довольно стандартно — короткие штаны и тапки из вараньей кожи. Торс, как и следовало ожидать на такой жаре, голый. Еще характерная деталь гардероба — воинский пояс. Только вот пустой абсолютно — видать, наши уже успели ограбить. Однако интересно, кто ему оружие вручал — уж не аиотееки ли?

— Значит, гок’овые канаты вы плетете! — не спросил, а утвердительно сказал я.

— Э-э-э… мы, — виновато кивнул головой мужик.

— Хорошо плетете, — одобрил я. — Ваши канаты по всему побережью славны. Рассказывай, как с аиотееками в одной лодке оказался.

Уцскоц — так звали нашего пленника — жил себе не тужил в родном племени и даже пользовался немалым уважением, как специалист по гок’у.

На первый взгляд, вроде ничего сложного — отыскать заросли этого вырастающего выше головы тростника и срезать его как можно ниже. Потом сначала правильно подвялить на солнце и протеребить длинные стебли, чтобы избавить от листьев и всего лишнего. Потом долго вымачивать в обработанной пеплом воде и опять просушить, чтобы стебель можно было разделить на длинные прочные нити. И затем уж очистить эти нити от всего постороннего, вымочить в вырытых земле чанах с хитро составленной закваской, опять вынуть, промыть, высушить. И передать наконец готовую продукцию крутильщикам.

Однако при всей кажущейся простоте для всей этой работы требовался немалый опыт, чутье и дружба с правильными водяными и лесными духами, и Уцскоц очень гордился тем, что всеми этими знаниями он владеет. Недаром ведь столько много его родни на протяжении поколений становилось шаманами.

А потом, зимой, когда тростник был неподходящим для обработки, он с соплеменниками отвозил готовые канаты на побережье и там весьма выгодно выменивал их на бронзовые изделия, мягкие тонкие ткани или даже на лодки или ценные побрякушки, которые так любят женщины… Что и говорить, а приятно было сознавать, что в том числе благодаря и его трудам родное племя жило весьма зажиточно и богато… Уж куда богаче, чем многие соседи.