Таис Сотер - Последний Тёмный

— Так значит епископ Бромель…

— Я же сказал, что нет! — рассердился отец Йохан. — Даже если ты видел в его комнате этот символ, это совсем не означает, что он может являться членом енохианского ордена. Тот давно уничтожен, и информации о нём почти нет. Все их тайны давно утеряны, да и тёмным искусствам давно уже нет места на земле.

Лука мог бы с ним согласиться, если бы сам не был бы тем самым тёмным, и не знал о Бромеле то, что он знает. Ордена может уже и не существовало, а вот его тайны явно кое-кого всё ещё интересовали. И едва ли с чисто научной позиции. Это было плохо. Меньше всего Луке сейчас хотелось бы быть втянутым во внутрицерковные интриги. Лукреций задумчиво посмотрел на Шварца: мог ли тот быть ему союзником и защитником, если дела для него пойдут плохо? Последние события явно показали, что он ещё не способен идти против епископа в одиночку. Йохан Шварц ведь был не так прост, как хотел казаться. Не дали бы заурядному священнику, пусть и со светлой головой, столь ответственную и сложную задачу — наставлять на истинный путь не слишком уж ревностных в вере магов. Наставлять, и, Лука был уверен, следить и докладывать. Да и о енохианском ордене он сболтнул совсем не случайно. Надо бы поспрашивать Лавеля, что он знает о Шварце.

Поговорить с Лавелем о Шварце удалось лишь в осенние праздники, когда почти вся семья собралась под крышей дома. Не было только Томаса, ещё не вернувшегося со своей последней поездки, Равеля, служившего на севере, слишком далеко от родного дома, и Анны, недавно разрешившейся бременем третий раз (она явно собиралась идти по стопам матери), и поэтому безвылазно сидящей в мужнем доме. Зато София приехала не одна, а со свои мужем, пухлым и высокомерным сотрудником дворцовой канцелярии, едва ли годным на что-либо большее, чем перекладывание бумажек, но обладающий весьма неплохими связями. Также папаша Горгенштейн пригласил к праздничному столу жениха дочери Миранды — Оливера. Будущий муж Миры на первый взгляд показался Луке немного глуповатым и излишне жеманным, но дальнейшее наблюдение за этим заграничным дворянчиком показало, что тот совсем не был лишён ума и амбиций. По крайней мере мужем Софи он так ловко крутил, что тот уже через полчаса выболтал все дворцовые тайны и сплетни, о которых ему и знать было не положено. А Оливер Гойне, троюродный племянник обедневшего растийского графа, явно хотел занять тёплое местечко при дворе Гортензы. И что-то говорило юному магу, что у Оливера это получиться, не исключено даже, не без значительной поддержки жены, девицы на редкость хитрой и хваткой (что и помогло дочери торговца охомутать пусть и обедневшего, но всё же аристократа). Она была единственной из всех сестёр, с кем Лука не стал бы связываться — слишком изощрённой была её месть, и острым язычок.

Сейчас всё семейство собралось в большой гостиной, где младшая дочь семейства, Кристабель, не слишком успешно музицировала на пианино, а остальные члены семьи с большим или меньшим рвением делали вид, что наслаждаются прекрасными звуками. Лишь пожалуй близнецы Марк и Карл, на время праздников вернувшиеся в отчий дом из военной академии, о чём-то шептались у окна с Августином, то и дело перемежая свой шёпот хихиканьем, и не обращая внимание на раздражённые взгляды матушки. По её опыту, общение этих троих никогда не приводило ни к чему хорошему.

Марк и Карл с детства не отличались примерным поведением, но их шалости были хоть довольно изощрёнными, но не злыми и опасными. Они всегда знали, когда нужно остановиться. Да и воинская подготовка сказывалась на них явно в лучшую сторону — по крайней мере, на Карла, который помимо редких, плохо растущих усиков над верхней губой, приобрёл весьма чёткие планы на жизнь — они ни много ни мало хотел стать в будущем генералом. Марк был гораздо более легкомысленен в своих увлечениях, но по привычке тянулся за своим братом, то ли поддерживая, то ли соперничая с ним. А вот Августин — матушка Горгенштейн кинула на него огорчённый взгляд, её разочаровывал. Она-то думала, что самый проблемный из её сыновей это Лукреций, но тот после поступления в Орхан вёл себя совсем как паинька, а вот его старший брат пошёл в разнос. Сначала бросил военную академию, ту же, в которой учились сейчас близнецы. Затем связался с дурной компанией, пропадая на улице днями и ночами, возвращаясь подчас зверски уставшим, пьяным, а один раз даже и окровавленным. После череды скандалов с отцом и слёзных бесед с матерью он просто ушёл из дома, хлопнув дверью, и теперь появлялся на пороге своего бывшего дома в лучшем случае раз в несколько месяцев.

Но всё же, госпожа Горгенштейн могла гордиться своими уже взрослыми сыновьями — темноволосыми и синеглазыми, высокими и изящными (пожалуй, кроме немного пухловатого и приземистого Лавеля и плечистых близнецов) красавцами, которых не портил даже крючковатый горгенштейновский нос. Жаль что пока даже старшие, Томас и Равель, не привели в дом невесту. Зато дочери её не подвели — ухажёров отваживала разве что замкнутая и нелюдимая Августина, единственная среди Горгенштейнов обладательница светлой копны волос и идеально прямого носа, но при её внешности можно было не опасаться, что она засидится в девках. Если оторвётся от книг, конечно же.

Матримональные размышления матушки огромного семейства прервал громкий и раскатистый храп господина Горгенштейна, тут же заглушивший музыкальные потуги Кристы, и знаменовавшие собой окончание вечера. Молодые люди, шумно желая друг другу добрых сновидений и крепкого сна, и трепетно прикладываясь к материнской ручке, один за другим просачивались к двери и исчезали где-то в глубине коридоров, притом, как подозревала их матушка, не все из них направлялись к своим комнатам.

Лука, подождав, пока Лавель выйдет из гостиной, направился за ним, надеясь поговорить с ним в его комнате, но к своему удивлению, Лавеля там не обнаружил, зато наткнулся на Августина и близнецов. Те встретили юного мага с подозрительным энтузиазмом, и пока замешкавшийся Лука не был способен сопротивляться, затащили его в комнату.

— Дело есть, — начал Карл.

— Важное, — лукаво подмигнул Марк.

— И вы-ы-годное, — расплылся в мечтательной улыбке младший из близнецов.

— Цыц, мелюзга, — прервал их Августин, лениво щуря разноцветные (один глаз голубой, а другой — мутновато-белесый, так и не восстановившийся после давней драки), и от того кажущиеся хитрыми-хитрыми глаза. — Я буду говорить. Дело к тебе есть, как к магу.

— Я ещё не полноценный маг. Нужно сначала школу закончить, — хмуро ответил подросток. — И я не собираюсь влезать в твои тёмные делишки, Ави, ищи других таких же дураков, как Марк и Карл.