Денис Давыдов - Дети падшей Луны: Кровь на крепостных стенах

Солнце просыпалось, готовое с новыми силами вспахивать небесный свод. Легкий ветерок заставлял деревья тихо нашёптывать путникам свои песни увядающей листвой. Трава, покрытая утренней сыростью, потревоженная копытами коней, сбрасывала капли росы на землю. К сожалению, на трех путников было всего два скакуна, к тому же один из воинов был ранен, поэтому о быстром перемещении не могло быть и речи. Впрочем, езда верхом было гораздо лучше пешей прогулки. Отряд из трёх человек отправился в путь, как только Риоту стало чуть лучше. Он сам настоял на этом, и теперь сидел в седле, стиснув зубы. Терпение и боль были его неразлучными жизненными спутниками, таков был дар Луны, с которым ему приходилось существовать. Хотя сам воин никогда на это не жаловался, благодаря навыку своего организма он до сих пор мог дышать и наслаждаться восходом солнца. Охотник ехал на коне один, а девушке и бессмертному воину пришлось делить на двоих своего скакуна.

— Сколько тебя помню, ты не чурался романтики, — Бриар заметил, что его друг последние пару минут не спускал взгляда с медленно взбирающегося на небо светила.

— Ты, как бессмертный, должен меня понимать, — Риот повернулся к собеседнику. Лицо раненого воина было очень бледным и покрыто испариной, словно он всё это время бежал рядом со всадниками, а не скакал на коне. Галоп его организм ещё не мог выдержать, поэтому кони двигались рысцой. Воин терпел боль, оставаясь на тонкой грани присутствия сознания, и чтобы отвлечь разум от саднящего чувства, старался занять его мыслями, а пейзажи как нельзя лучше располагали к философским размышлениям.

— Я давно умер для чувств, мой разум подчинён только железной логике и рационализму. Слишком много рассветов и закатов я видел в своей жизни. Увы, мой друг, они успели мне наскучить.

— Ты лукавишь, Бриар, — если бы мог, Риот улыбнулся бы сейчас своему старому приятелю, но боль сковала лицо в устрашающую гримасу. В один из приступов боли он прикусил губу, и тоненькая капелька крови наливалась на потрескавшейся и обветренной коже.

— Может быть сделаем привал? — заметив это, Гана деликатно предложила идею отдыха, чтобы не смутить раненого гвардейца излишней заботой, которая иногда так раздражает обычных мужчин, а воина могла просто оскорбить.

— Нет, я не устал. Ещё немного — час-полтора — и можем попробовать пустить лошадей в галоп, — Риот сразу отмел в сторону предложение об отдыхе. Он не хотел быть обузой, хотя понимал, что своим присутствием сковывает возможности своих спутников в скорости перемещения.

— Бриар, разве ты не замечаешь, как прекрасно каждое утро? Какое оно неповторимое? Форма облаков — она всегда разная. Капли воды всегда стекают вниз, прокладывая каждый раз новую дорогу. Я часто думал о том, сколько воинов не увидело очередную радугу после дождя? Каждый раз эти мысли заставляют меня благодарить мать Луну за ту способность, что она мне подарила. Я давно уже мог быть мёртвым, но до сих пор имею возможность дышать, и чтобы знать точно, что я живой, мне нужно наслаждаться прекрасным. Если я могу чувствовать и любить, значит я не ходячий мертвец, а настоящий человек.

— Мой друг, наверное, тебе будет это сложно понять, но я попытаюсь объяснить. Всю жизнь я вижу смерть, будь то война или мир. Всё умирает для того, чтобы родиться вновь. Животные, растения, люди… Я могу остановить рукой меч врага, но не могу задержать смерть. Слишком много людей умерло на моих руках, от ран или старости. Близких и дорогих мне людей, — голос Бриара был спокойным и ровным, словно он говорил не о своих переживаниях, а читал пергамент с записями о долговых расписках, — в один из таких моментов тебя переполняет боль, и ты понимаешь, что от неё никуда не убежать. Кинжал не останавливает твое сердце, а кровь не вытекает из распоротых вен. Я понял, что я не нужен смерти. Мать Луна создала меня для чего-то большего, чем неизбежность погребального костра.

— И для чего же? — казалось, что разговор так увлек раненого воина, что даже боль отступила.

— Я должен помогать людям делать правильный выбор. Я видел ошибки каждого поколения, собирал информацию, анализировал и делал выводы. Мать Луна дарила мне бессмертие для того, чтобы я мог видеть, слышать и запоминать. После стотысячного восхода солнца он кажется таким же обыденным и простым, как дыхание. Мы же просто дышим, не задумываясь над тем, когда делать вдох, а когда выдох?

Бриар чётко помнил тот момент, который навсегда изменил его. Он забывал многое, что происходило в его жизни, но этот случай прочно пустил корни в его разуме, оставаясь напоминанием о прошлом Бриаре, жизнерадостном и эмоциональном. Это случилось очень давно, когда снег иногда падал с неба белыми пушистыми хлопьями, а реки и озера покрывались панцирем изо льда. Сейчас снег можно увидеть только в горах, а тогда он каждый год являлся в гости к людям. Бриар открыл дверь хижины, выпуская на улицу клубы пара. Внутри царила чистота и уют. Его жена копошилась у печки, а рядом в деревянной люльке спал его сын. Эта милая глазу домашняя картинка всегда заставляла его сердце биться чаще, но не сейчас. Бриар уже успел запутаться в своих жизнях, нескончаемым караваном уходившим в глубь его подсознания. Всех, кого он любил, всегда отнимала смерть, в отличие от него, вечно молодого и здорового, болезни и старость не обходили никого стороной. За свою жизнь ему приходилось быть беглецом, отшельником. Он исколесил весь континент и сменил тысячи профессий. Его любили тысячи красивых женщин, но ни одна из них не могла подарить ему наследника. И вот, когда Бриар уже совсем отчаялся когда-нибудь подержать в руках маленькое плачущее чудо, его любимая женщина сделала ему лучший подарок в жизни — родила сына. Это было лучше, чем бессмертие! Вернее, этот лунный дар обрёл какой-то смысл. Наконец-то Бриар понял, что такое настоящее счастье. Заключив свою возлюбленную в объятия, он поцеловал её в шею и осторожно, но страстно прихватил зубами. Женщина улыбнулась и ловко выскользнула из его объятий.

— Тише, дуралей, разбудишь нашего малыша, — прошептала она, погрозив ему тоненьким пальчиком.

— Я постараюсь быть тихим как филин, летающий в ночи, а вот тебе придётся постараться, чтобы не проронить и звука, — полушепотом ответил он, снова привлекая её к себе.

Их тела сомкнулись в страстном объятии, а губы утонули в глубоком поцелуе…

— Бриар, похоже, что дальше нет дороги.

— Бриар!

От оклика воин вернулся в реальность. Давненько он не проваливался так глубоко в свои воспоминания. Во снах это случалось часто, но чтобы днём… В двухстах шагах от их маленькой компании дорогу перегораживало несколько поваленных деревьев. Путники остановили коней.