Александр Казимиров - Забулдыжная жизнь

— Водки! — прохрипела Римма.

Вторую неделю продолжались поминки. По какому поводу гуляние, село забыло, водило хороводы, пело и играло на гармонях. Как массовик-затейник, Римма руководила культурной программой, принимая самое активное участие во всех конкурсах. Она все больше ощущала свою значимость. Сколько бы продолжалось торжество — трудно представить, но пьяные колхозники устроили поножовщину. Праздник закончился новыми похоронами.

Леша в одиночестве коротал вечера и страдал от ревности. «Гуляет, стерва! На черта теперь я ей нужен? Там — вон сколько кобелей и самогона!» — его душило отчаяние. Он представлял, как Римма ублажает мужиков, и мысленно рисовал картину мести.

На переднем плане ревнивец видел себя с разбитыми кулаками. Изменщица хватала его за ноги и слезно умоляла о пощаде. Сзади, за ее спиной, валялись трупы любвеобильных механизаторов, хлеборобов и скотников. Леша опускался на колени, прижимал к себе блудливую подругу. Они обнимались и рыдали, прощая друг другу доставленные обиды.

Словно услышав плач сожителя, Римма вернулась. Ничего не объясняя, собрала вещи и укатила в гостеприимное село.

Несложившаяся семейная жизнь окончательно подкосила Грунина. Он перестал следить за собой и превращался в говорящее животное. Приобретенные лет десять назад брюки ни разу не соприкасались с водой и утюгом. Они напоминали пожарные рукава, пришитые к семейным трусам идентичного цвета. Сам обладатель щеголеватых штанов выглядел не лучше. На одутловатом, как спущенный футбольный мяч, лице выделялись выпуклые глаза, затянутые паутиной кровавых капилляров. Крупный нос с торчащими из ноздрей волосками занимал значительную часть физи-ономии. Потрескавшиеся губы покрывала короста.

От скуки Леша размышлял: «Самые красивые женщины — там, где очень пьяные мужчины. А самые пьяные мужчины — это халявщики! Выходит, если сделать водку бесплатной, то все представительницы слабого пола моментально станут неотразимыми! А когда вокруг столько прелести, то брутальной половине человечества будет не до войн — другие интересы! Прав был классик: „Красота спасет мир!“, а красоту приумножит водка! Вот основная концепция спасения мира!» — нащупав банку с водой, он смочил горло. Светлые мысли вновь побежали по мозгам: «Где же взять столько водки, чтобы мир постоянно сверкал великолепием?» — на этот вопрос Грунин ответа не знал. Это обстоятельство огорчало, и он решил с сегодняшнего дня изменить русло, по которому текла его жизнь.

Первым делом Леша пару раз присел. Перед глазами закружились черные мошки. «Нельзя организму такие резкие нагрузки давать, постепенно надо, постепенно… — посвистывая прокуренными легкими, он нагнулся и поднял припаркованную к плинтусу пачку сигарет. — Завтра курить брошу!» Тут он вспомнил девиз покойного отца: «Не откладывай на завтра то, что можно вообще не делать!» — и усомнился в правильности выбранного решения.

Лешин папаша был великим поклонником человеческих слабостей и ни в чем не знал меры. Умирая от цирроза, он поделился с сыном умной мыслью: «Бросить вредные привычки никогда не поздно, но стоит ли доставлять себе страдания, отказываясь от них?!» Леша чтил отцовские заветы. Жизнь от этого была однообразной и предсказуемой. Но ведь нет ничего лучше стабильности! Затянувшись сигаретой и пустив пару колец, Грунин стал собираться на кладбище. В этом уголке, отстранившемся от суматохи паранджой смерти, он пристраивался к похоронной процессии. Под видом старого приятеля, выдавливал из себя слезы, лобызал покойника и с чувством выполненного долга ехал на поминки. Его все знали и снисходительно терпели, как к юродивого.

Леша пахал без выходных. Его натруженная печень безжалостно давила на ребра. Аритмично стучало изношенными клапанами сердце. Ко всему прочему добавилась одышка. Профессиональные заболевания доставляли дискомфорт, но Леша терпел. Он презирал симуляцию и отлынивать от работы не собирался. Перед трудовой вахтой Грунин подошел к окну. По подоконнику топтался голубь. Сизарь не испугался, не улетел, а стал барабанить клювом в раму. «Нехорошая примета!» — хлопнув по стеклу, Леша прогнал птицу и поставил на плиту чайник. «Пока закипит, полежу!» — он завалился на диван. «Не все бабы стервы, а только те, которые мне попадались! Найти бы порядочную и…» — Леша задремал: сказалась усталость от приседаний.

Припухлость лица придавала Грунину безмятежность. Лысину сдавил венок из переплетенных волос. Рубаха расползлась; в образовавшуюся прореху бесстыдно выглядывал пупок. Сморщенным зрачком он наблюдал за тем, что происходит в комнате. Грунин не мог понять: сейчас — раннее утро или вечер — будильник остановился. Леша взял сигарету и чиркнул спичкой.

— Граждане, без паники! Пострадавших временно расселят по гостиницам! Убедительная просьба: всем уцелевшим от взрыва — отметиться в списках, чтобы было легче установить количество жертв и их имена. — Майор милиции отложил громкоговоритель и повернулся к подчиненному. — Ты проконтролируй, а я домой — сейчас футбол начнется!

Ветер охрипшей сукой завывал в трубах, срывался с цепи и со злостью кусал неуклюжие тучи. Обиженно надув щеки, те начинали рыдать. Их слезы отбивали чечетку на жестяных подоконниках и затягивали окна пленкой воды. Преподаватель художественного училища Николай Александрович Максаков не обращал внимания на капризы осени. Словно лунатик, он кругами ходил по аудитории и рассказывал о творчестве постимпрессионистов:

— Друзья мои, современная живопись — не фотография. Задача ее заключается в создании на холсте некой, не существовавшей до сего момента реальности. Желание отразить личностное впечатление художника от окружающего мира. Глаз и мозг творца устроены иначе, чем у обыкновенного человека. Испокон веков мастера кисти были потребны лишь для того, чтобы запечатлеть существующую явь. С изобретением же камеры обскура задачи изменились. Но, как и раньше, при перенесении изображения из жизни на холст живописец, так или иначе, служил медиумом и вносил в картину долю своего впечатления от натуры. Ван Гог и Гоген, без всякого сомнения, — гениальные художники. То, как они рисовали, может быть, не совсем понятно неподготовленному зрителю. Однако же, нельзя утверждать, что китайский язык — это бессмысленный набор звуков. Для того чтобы в полной мере оценить живопись ван Гога, следует научиться его языку. Наконец последнее, что я хотел заметить по этому поводу: на свете существует бесчисленное количество людей, способных с большим или меньшим успехом написать как Вермеер, Филонов, Рембрандт или Веласкес, однако, это лишено смысла. За холстом стоит гений мастера — тут уж ничего не попишешь. Простите за каламбур.