И. Намор - Техника игры в блинчики

— Испугалась? — спросила Герда, кладя руку на "лейку", висевшую на шее. Сам аппарат болтался чуть ниже небольших грудей, топорщивших оливкового цвета мужскую блузу.

— И не вздумай! — покачала головой Кайзерина, доставая из кармана сигареты. У нее на дорожной юбке накладные карманы, как на офицерском френче, весьма удобная вещь: всегда есть куда положить сигареты и спички. — Будешь?

— Буду, — Герда подошла и спокойно взяла из пачки сигаретку. На красивых губах блуждала улыбка, глаза сияли. — Хороший выйдет снимок, — кивнула она на женщин, стоявших в очереди к огневому рубежу, и закурила.

" Испанские женщины учатся стрелять из винтовки … не снимая каблуков ".

— Да, — согласилась Кайзерина. — Хочешь, пристрою в Вене?

— Не надо, — качнула головой маленькая Герда. — Я печатаюсь только в "Ce Soir".

"В этот вечер", — машинально перевела на русский Ольга. — Простенько и со вкусом…

Было жарко, пахло солью и горячим песком. Стрельбище — небольшая лужайка с пожелтевшей от зноя травой — находилось почти на берегу моря.

Выстрел. Выстрел. Еще…

"Интересно, — подумала Ольга, медленно, с наслаждением, затягиваясь и наблюдая из-под полуопущенных ресниц, как стреляют испанские дамочки. — Интересно, а как здесь было тогда ?"

Мятеж вспыхнул 9 июля. Девятого, а не семнадцатого, как случилось в ее прежней жизни. Но дело не в датах, хотя разница в восемь дней тоже кое о чем говорит, дело в другом. Девятого здесь стреляли. Говорят, в Барселоне были нешуточные бои, и то, что легитимисты город удержали, скорее чудо. Однако задумалась Ольга не об этом. Думала она об Олеге и Степане, которые оба два именно в Барселоне и встретили начало гражданской войны. Впрочем, не так. Если честно, о Степане Ольга вспомнила не сразу, а чуть погодя, потому что думала она на самом деле только об Олеге.

"Олег…"

Самое интересное, что не выгони он ее тогда из Испании, девятого она бы тоже оказалась в Барсе… Но не сложилось: приехала четвертого, уехала шестого. Однако в памяти, в ее странной — "легкой" — памяти, ничего не пропускающей, но многое скрывающей до времени в жемчужных туманах "как бы забвения", в этой вот "девичьей" памяти Ольги-Кайзерины та история начиналась едва ли не на неделю раньше…

А-а-а… я улетаю… и к вам не вернусь…

Сон приснился по пути из Бургаса в Ираклион, где они должны были пересесть на итальянский пароход, идущий в Мессину. Приснился, оставив странное ощущение в груди и породив еще более странные мысли. Особенно запомнился полет…

А-а-а… я улетаю… и к вам не вернусь… — она выворачивает руль, и "Майбах" срывается с полотна шоссе, — устремляясь в свой первый и последний полет… к солнцу, стоящему в зените, в голубизну неба и… в темную синь моря…

Проснулась сама не своя, но потом подышала носом, подумала, выкурила пахитосу и пришла к выводу, что все нормально. Никто ведь ее еще не преследует, и не стреляет по "Майбаху", да и "Майбаха" никакого у нее пока нет. Но обязательно будет и не потому, что ей так хочется "полетать", а потому, что идея хорошая. Богатая идея: красивая машина для красивой женщины… Очень даже!..

"Нас пугают, а мне… не страшно".

И правда — страха не было. Колыхнулось что-то в самом начале и ушло — как… утренний туман. Она даже не удивилась, привыкла потихоньку: за полгода-то как не привыкнуть.

Кейт поднялась на палубу, оставив Вильду досыпать, постояла у ограждения фальшборта, глядя на море и встающее над ним солнце.

"Странно, — думала она, подставляя разгоряченное лицо ветру, выудив из кармана летнего пальто небольшую — всего-то двести грамм — серебряную фляжку. — Добро бы одни ужасы снились…"

Но снилось разное. И, обдумав сновидения еще раз — на трезвую голову, так сказать, — Кейт решила: "не стоит зацикливаться", — и выбросила весь этот бред из своей чудной во всех отношениях головы. Красивой, умной, умеющей целоваться, петь под гитару и сквернословить, очаровывать и испепелять взглядом, и много еще на что способной. Выбросила и забыла, совсем. Как отрезало. И не вспомнила до самой Барселоны, куда прибыла четвертого июля, отправив Вильду из Таранто морем в Геную, а оттуда уже — "рукой подать" — поездом до Мюнхена.

Вильда уехала. Ее и уговаривать не пришлось. "Девушка" загорелась вдруг идеей "проявить самостоятельность" и, раз уж так получается, — посмотреть заодно, в смысле по дороге, все эти — или пусть только "некоторые из" — замечательные города и городки северной Италии, с весьма увлекательными для читающей публики названиями: Парма, Верона, Брешия или, скажем, Бергамо…

Уехала… А Кайзерина продолжила свой путь в Испанию. И вечером четвертого обнимала уже, — сгорая от страсти и изнемогая от нежности, — своего "кузена Баста". Потом пришла ночь — жаркая, каталонская, — плывущая огромной ленивой птицей. Ночь бродила в крови хмелем любви, наполняя тела и души желанием, опьяняя, сводя с ума и напоминая двум грешникам в истинно католической стране, что есть настоящий Рай.

— К утренней мессе мы не пойдем, — улыбнулся на ее, весьма поэтическое, описание их "буйства" Себастиан. — Как думаешь, Кисси, обойдутся они без двух еретиков?

Днем — уже пятого — они гуляли по городу вдвоем, а потом и втроем, но и тогда она ни разу не вспомнила о странных снах. Да и с чего бы вдруг? Ей было удивительно хорошо, легко и весело, так зачем углубляться в психоанализ? Смеялись как дети. Степан рассказывал "настоящие" английские анекдоты…

С чего же вы решили, сэр, что ваша жена умерла?

Видите ли, сэр, она и раньше была холодна, но хотя бы не пахла…

"Мило…"

Лошадь рассказывала вам, сэр, что получила степень бакалавра в Оксфордском университете?

Да, сэр.

Не верьте. Она все врет!

"Очень мило…"

— Как, кстати, развивается твой роман с товарищем Рощиным? — неожиданно спросил Баст и посмотрел на Кисси поверх стакана с белым вином. Трезво посмотрел, смягчив серьезность вопроса лишь улыбкой и выбором лексических единиц.

— Развивается… — Кейт пригубила вино. Оно было выше всех похвал, хотя, казалось бы, ей ли, уроженке одного из лучших в мире винодельческих районов, восхищаться чужими достижениями?!

— А именно? — Баст был вполне невозмутим.

— Проклюнулись через месяц и предложили встретиться. Я бросила им горсть вшей и предложила подумать о чем-нибудь другом.

— Ну и? — подался к ней Степан.

— А ничего! — улыбнулась она "рассеянно" и сделала еще глоток. — Куда они денутся после таких откровений? Информация, как мы и договаривались, весьма разнообразная, но о том, кто им ее поставляет и почему, судить трудно. Этакий собирательный образ… — усмехнулась она, "переходя к делу". — Не коммунист, но антифашист… не военный, но кто-то имеющий серьезные источники в военном министерстве… Не женщина, разумеется… Такой ужас им и в голову не придет. С креативностью-то у господ товарищей не так, чтоб очень. Думаю, сейчас, когда вернусь в Австрию, снова предложат встретиться. Уж больно от меня им жирные куски перепадают.