И. Намор - Техника игры в блинчики

— Тебе что-то не нравится? — прямо спросил Матвеев, вполне оценивший и иронию, и все прочее. С ним-то Кайзерина всех тонкостей своего отношения к Сталину и компании ни разу, кажется, не обсуждала, вот он и насторожился.

— Не многовато ли мы им дали? В смысле даем? — вопросом на вопрос ответила Кейт и бестрепетно встретила "твердый" взгляд Степана.

— Да нет, — покачал головой Баст. — Я думаю, в самый раз. Витя ведь почти то же самое англичанам слил, а мы со Степой через Португалию — американцам. Так что паритет соблюден…

— Ну, разве что…

А вот ночью…

— Сны, — сказал Баст, выслушав ее рассказ. — Сны снятся всем. Нет, нет! — остановил он ее. — Я все правильно понял и говорю именно о таких, особых, снах, как у тебя, — он потянулся к прикроватному столику и взял из раскрытого портсигара сигарету. — Мне снится, Степану — только он никому не рассказывает — Витьке Федорчуку…

— Татьяне тоже, — припомнила Кейт один случайный разговор.

— Ну, вот видишь! — Баст закурил и снова посмотрел на нее. — Возможно, это что-то значит, а может быть, и нет. Случайность или целенаправленный поиск закономерностей там, где их нет? Игра просвещенного разума… Мы ведь знаем, что происходит и что может из-за этого случиться с каждым из нас и со всеми вместе.

— Тебе налить? — спросил он, вставая с кровати.

— Налей.

У Баста была фигура настоящего спортсмена. Широкие плечи, мускулистая спина, крепкий — "мужской" — зад и длинные с выраженными структурами мышц ноги. Германский бог… Но он, и в самом деле, мог бы представлять лицо хоть третьего рейха, хоть седой германской старины. Die blonde Bestie — белокурая бестия…

— Я в мистику не верю, — сказал он, не оборачиваясь, но ей показалось, что Баст улыбается. Не ей. Сейчас не ей, но улыбается.

Стоит у стола, пуская через плечо сигаретный дым, разливает по бокалам каталонскую каву, улыбается и говорит:

— Понимаешь, не могу себя заставить. Не верю я во все эти сказки, хоть и было что-то у нас у всех… — он обернулся и улыбнулся уже ей, не вынимая изo рта дымящуюся сигарету. — Я имею в виду при переходе, — и посмотрел прямо в глаза, приглашая включиться в обсуждение, ею же самой поднятого вопроса.

Но Кейт на "провокацию" не поддалась. Сидела на кровати по-турецки скрестив ноги, пускала сладковатый дым из зажатой в зубах пахитоски, но от комментариев воздерживалась. Ей просто хотелось послушать, что скажет он. А свое мнение она могла выдать и позже, хотя пока его, этого мнения, у Кайзерины как раз и не было. Любопытство было, любовь — ну, да, кажется, все-таки была, а вот положительного мнения не имелось.

— Все можно объяснить и без мистики, — Баст не стал "настаивать", не хочет, значит, не хочет. — Мне вот тоже тут на днях сон приснился. В стиле старых советских фильмов. Ну, не совсем старых, а так, скажем, шестидесятых-семидесятых годов. "Щит и Меч", "Семнадцать мгновений весны", "Майор Вихрь"… Представляешь?

— Представляю, — она благодарно кивнула, принимая бокал, и тут же сделала глоток вина. — Чудо! Что это?

— Бодега "Реймат", сухое… очень сухое, — улыбнулся Баст и тоже пригубил вино. — И в самом деле, хорошее.

— Так что там со сном? — вернулась Кейт к теме.

— А! Забавный, знаешь ли, — и Баст сделал рукой в воздухе какое-то замысловатое движение, словно попытался выразить этим абстрактным жестом свое отношение к приснившимся обстоятельствам. — Комната… Вернее, школьный класс, сваленные в углу парты, стол канцелярский с лампой под стеклянным абажуром… Прямо посередине помещения… А за ним, то есть, за столом — спиной к окну — человек в советской форме… четыре шпалы…

— Полковник, — кивнула Кайзерина и отпила вина.

— Полковник, — согласился Баст. — А я сижу перед ним на стуле, и на коленях у меня лежит шляпа. И он говорит мне по-немецки, что, мол, я не искренен, потому что Контрольной комиссии доподлинно известно, что я служил в СС и имею звание оберфюрера. То есть, вы, господин Шаунбург, говорит, генерал СС. Ведь так? Нет, отвечаю. Что вы! Никакой не генерал. Оберст я, сиречь полковник, да и то это мне в качестве награды за мои литературные труды… Но он гнет свое, и ощущение такое, что товарищ действительно кое-что знает и шьет мне дело. И вдруг шум за дверью, какие-то короткие разговоры… — Баст докурил сигарету и бросил окурок дотлевать в пепельницу, — дверь распахивается, и в помещение входит… Никогда не поверишь! Штейнбрюк входит.

— А какой там у тебя год? — напрягается неожиданно растревоженная этим рассказом Кейт, тоже видевшая однажды здание с вывеской "Контрольная комиссия".

— А год там сорок четвёртый, но это я потом уже увидел, — Баст замолчал на секунду, усмехнулся чему-то и продолжил, — когда из здания школы на улицу вышел. А в тот момент, когда он появился, я об этом не знал. Да, так вот. Штейнбрюк почти не изменился… Только в петлицах у него генеральские звезды… Генерал-лейтенант, да еще, пожалуй, все-таки да: выглядел усталым и несколько постаревшим, но с другой стороны, это же не кино, а сон!

— Сон, — повторила за ним Кейт. — Сон…

— Полковник вскакивает, но я принципиально остаюсь сидеть. А он, то есть, Штейнбрюк, полковнику эдак коротко, оставьте нас. И все. Ни вопросов, ни разъяснений, но контрольщик моментально выметается, и мы остаемся вдвоем. Вот тогда я тоже встаю. И мы стоим и смотрим друг на друга, а потом он говорит вроде того, что можно было бы меня наградить или расстрелять, но и то, и другое было бы неправильно. Поэтому мы просто разойдемся.

— Великодушно! — улыбается Кейт, у нее даже от сердца отлегло. И поскольку "отлегло", то захотелось услышать и продолжение, но продолжения не последовало. То ли ничего больше Баст в своем сне не увидел, то ли не захотел рассказывать.

Странно, но именно этот сон — не самый страшный или, вернее, совсем не страшный — заставил сердце сжаться от ужаса, и отступило это гадкое чувство, которое Кайзерина никак не желала принимать и признавать, только когда Себастиан закончил рассказ и улыбнулся совершенно очаровательной улыбкой, неизвестно кому и принадлежащей: Басту, Олегу, или, быть может, им обоим.

— Хочешь, испорчу тебе настроение? — спросила Кейт и, отставив пустой бокал в сторону, встала с кровати. Ее несло, и она совершенно не собиралась этому противиться.

— Попробуй, — предложил с улыбкой Баст, оставшись стоять, где стоял.

— Я тебя люблю, — сказала тогда она, почему-то покачав головой.

— Полагаешь, после этого признания я должен выскочить в окно в чем мать родила?

— У тебя третий этаж… — улыбнулась Кейт, чувствуя, как разгоняется ее сумасшедшее сердце, — Разобьешься!

— Не убегу, — резко мотнул головой мужчина ее мечты, — но завтра ты отсюда уедешь.