Олег Якубов - Михайлов или Михась?

Леонид Орлов и Сергей Михайлов познакомились в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Некоторое время, до той поры, пока Михайлов не уехал из России, вели совместный бизнес, даже, как говорится, домами дружили. Никаких конфликтов между ними на протяжении всех лет знакомства не возникало. Прочитав о себе столь ошеломляющую новость, Орлов разыскал в Москве адвоката Сергея Пограмкова и спросил, что ему следует делать в этой ситуации. Пограмков ответил, что если Орлов действительно хочет восстановить истину, то он может написать заявление и, заверив его у нотариуса, в качестве аффидевита отправить следственным властям Швейцарии. Орлов так и сделал. Собственно, он сделал несколько больше. Первым делом Леонид отправился во Всероссийский клинический и научно-исследовательский институт микрохирургии глаза имени Гельмгольца. В институте долго не могли понять, чего от них хочет этот странный пациент. Средних лет человек, довольно высокого роста, хорошо и со вкусом одетый, в очках, никак не походил на сумасшедшего, но просил о каких-то непонятных вещах.

— У вас, батенька, легкая близорукость, но близорукость, как известно, бывает только тогда, когда у человека свои, данные ему при рождении глаза. На искусственных глазах никакой близорукости быть не может, это вы, надеюсь, понимаете! — вспылил, не сдержавшись, врач, обследовавший Орлова.

Но Леонид невозмутимо ответил:

— Именно это я и прошу написать в справке, доктор.

В конце концов врач сдался и выдал Орлову справку, в которой было написано, что данный пациент имеет бинокулярное зрение, сопровождающееся незначительной близорукостью. «Бинокулярное зрение» означает не что иное, как наличие у человека обоих естественных, или, как сам врач выразился, данных при рождении глаз. Именно эту справку, а также справки о том, что в его личном владении находятся автомобиль «вольво» и кооперативная квартира, Орлов и отправил в Женеву. Отправил, не зная, что к тому моменту следователь уже принял, а прокурор и Обвинительная палата утвердили решение об изъятии из следственного досье Сергея Михайлова всех документов оправдательного характера.

А тем временем спецагент ФБР Левинсон продолжал насыщать свой рассказ все новыми эпизодами. Правда, в отличие от эпизода с Орловым они были скорее художественными, чем документальными. Левинсон, давая характеристики членам «Солнцевской» ОПГ, ссылался все на тех же самых пресловутых секретных агентов, которые снабжали его информацией. Кто они, эти агенты, что побудило российских граждан сотрудничать с агентом ФБР, он, естественно, не говорил, ссылаясь на сугубую тайну деятельности ФБР за рубежом. Лживость происходящего была очевидна всем, кроме, конечно же, господ Зекшена и Кроше. Ну, представьте себе, читатель, сотрудника спецслужбы, который охотно сознается, что в конкретной стране он вел на протяжении нескольких лет разведывательную работу, создавал агентурную сеть, не очень-то при этом и маскируясь. Да где такое возможно-то? Или уж действительно Роберт Левинсон считает, что в заваленной снегом России, погрязшей в экономических и политических проблемах, агенты американских спецслужб могут ходить по улицам и вместо «здрасте» предъявлять каждому встречному милиционеру удостоверение своей принадлежности к иностранной разведке?

Поздней осенью 1997 года Леонид Орлов по делам приехал в Женеву. Его приезд совпал с очередным заседанием Обвинительной палаты. Нет-нет, никакого «рояля в кустах». Леонид Орлов поинтересовался у адвоката Пограмкова, дан ли в Швейцарии ход его заявлению, и, когда узнал, что аффидевит даже не приобщен к делу, решил приурочить, благо у него была возможность выбирать время приезда, свою поездку в Женеву к заседанию Обвинительной палаты.

Я познакомился с Орловым в Женеве, приехав на то же самое заседание. Мы жили в одной гостинице «Долев», и этот факт прокурор впоследствии назвал «криминальным». Название этой маленькой, трехзвездочной, но очень уютной гостинички, которую и я и Орлов выбрали из соображений прежде всего экономических, впоследствии обошло страницы многих газет. Так что хозяин «Долева», надеюсь, в накладе не остался: такая реклама дорого стоит. Ну кто бы и когда узнал, что существует в Женеве, недалеко от железнодорожного вокзала, ничем не приметная гостиница, о которой год спустя заговорит с газетных страниц практически весь мир.

Итак, мы познакомились с Орловым в гостинице, и я, признаюсь, напряженно вглядывался в его лицо, пытаясь понять, действительно ли у него оба глаза — свои, не является ли один из них искусственным. Видно, любопытство мне скрыть не удалось, Леонид как-то невесело усмехнулся и заверил:

— Да свои у меня глаза, свои, хочешь, я и тебе справку покажу.

— Покажи, — оживился я. — Для газетного репортажа это то, что надо.

Леонид порылся в кожаной папке, достал лист стандартной бумаги, на котором сверху был гриф Института микрохирургии глаза имени Гельмгольца. Я внимательно прочел содержание, извещавшее о бинокулярном зрении «обратившегося Л. Орлова».

— Слушай, Леня, а, кстати сказать, какой тебе выбили глаз? — спросил я его.

— Во-первых, не выбили, а выкололи, а во-вторых, в каком смысле какой? — переспросил он.

— Ну, в том смысле, что левый или правый?

— А черт его знает, — рассмеялся Леонид. — В газетах об этой подробности не упоминается. Выкололи и выкололи, без всяких деталей. Кстати, хорошо, что об этом упомянул, надо будет завтра сказать в суде, что я даже не знаю, какой именно глаз мне выкололи.

— Если тебя кто-то захочет слушать…

К тому времени благодаря настойчивости адвокатов заседания Обвинительной палаты проводились при открытых дверях, журналисты и просто любопытствующая публика получили доступ в зал заседаний. Без всяких препятствий прошел туда и Леонид Орлов. Он сел на первой скамье для посетителей, так, что не увидеть его было невозможно. Именно на этом самом заседании прокурор Жан Луи Кроше значительную часть своей речи посвятил показаниям специального агента ФБР Роберта Левинсона и, как пример невиданной жестокости, сообщил судьям про эпизод, связанный с москвичом Леонидом Орловым. В голосе прокурора, когда он рассказывал о выколотом глазе, звучали праведный гнев, вполне соответствующее моменту гражданское возмущение. Всяк, кто слышал в этот момент прокурора, должен был понять, что Сергей Михайлов — исчадие ада.

Зная, что процедура заседания Обвинительной палаты не предусматривает допросов свидетелей, адвокаты во время своих выступлений ни словом не обмолвились о присутствии в зале Леонида Орлова, хотя за несколько минут до начала Орлов сам подошел к адвокатам и представился им. Но Сергей молчать не стал. Когда ему предоставили слово, он, обращаясь к судьям, заявил: