Николай Инодин - Замочить Того. Полный текст

Через некоторое время, отмерянное верстовыми бутылками, господин адмирал мог только дружелюбно мычать, но еще поднимал стакан. Тем временем наглый потомок приватизировал печать, ключи от сейфов и подбивал наместника подписать закон об объявлении военного положения в наместничестве. Под окнами рыл землю копытами дядюшка Хо, запряженный в шарабан с племянницами. Вернее, мостовую копытили лошадки. Дядюшка охранял дверцу кареты от многочисленных штатских и военных. Но локомотив истории уже свернул на коварно переведенной стрелке и с рёвом устремился по новому пути. Куда? Конечно в будущее, какое бы оно не было.

***

Трофейный, не то японский, не то китайский шёлковый халат, расшитый синими и золотыми драконами, при ходьбе приятно щекочет свободные от опостылевших чулок бёдра. Трофейные же домашние туфли на войлочной подошве бесшумно несут вперёд слегка располневшее, но всё ещё аппетитное, по-женски привлекательное тело.

— Всё-таки Анатоль, круглый ведь дурак, прости, Господи, а тогда, в Тяньцзине, не растерялся, хоть и ранен был. Впрочем, может быть, именно боль от ран заставила его ленивый мозг соображать чуточку быстрее? Впрочем, хватательный рефлекс у него всегда был отменный – Вера Александровна тенью проскользнула в коридор и повела тонким аристократическим носом. Да, предчувствие, сдавившее в столь ранний час её любящее сердце, не обмануло – он, вне всякого сомнения, ОН!

Сиреневой тенью пронеслась она по спящему особняку, ощущая, как бегут по бархатной коже мурашки, как знакомое сосущее ощущение появляется где-то внизу живота… Сейчас, ещё немного, главное, не шуметь. Кто сейчас с ним? От одной мысли, что к вожделенному телу сейчас прикасается другая, заломило зубы. Он такой… молодой, кожа гладкая, без морщин, сквозь неё так сладко просматриваются сильные мышцы! И это чудо сейчас ласкают грубые неловкие пальцы кухарки или поварихи?

—Не позволю, — мимо воли вырвалось из приоткрывшихся полных губ.

Вера Александровна знает, что хороша, не столь давно прекраснейшей из одесских невест посвящали стихи:

Леса задрожали, и вздрогнул гранит,

Узревши зарю её нежных ланит!

Уверен – не выстоит даже Персей

Пред дивной упругостью этих...

Госпожа Стессель встряхнула головкой, отгоняя неуместные сейчас воспоминания – в той оде была не одна строфа, а воображение юного, но уже многое повидавшего автора было пылким и неудержимым. Одесса, там все такие.

— Неужели… неужели опоздала? – ещё не дошла до дверей, а ноздри уже не могут чувствовать ничего, кроме волшебного запаха его разгорячённой плоти. Преодолевая предательскую слабость в ногах, Вера Алексеевна дотянулась до дверной ручки и трепещущими пальцами, изнемогая от страсти, распахнула дверь настежь.

— Успела...

С неженской силой она перехватила занесённую над НИМ руку, вывернула из пальцев застигнутой на горячем служанки нож и выдохнула в лицо мерзавке всё, что успело накопиться на сердце за это время:

— Дрянь, неблагодарная дура!

Отброшенный в гневе тесак ударился о стенку и обиженно зазвенел на кафельном полу.

— Сколько раз тебе повторять, мерзавка! Гуся нарезают холодным! ХОЛОДНЫМ, ты, тупая кухонная мешалка! Тогда куски выходят ровные и красивые! Опять хотела меня перед гостями выставить дурной хозяйкой!

Тряпкой, грязной кухонной тряпкой по испуганной тупой деревенской роже! Ты у меня запомнишь, как подавать на господский стол развалившуюся тушку, навсегда запомнишь!

Повариха часто-часто трясёт головой, закрываясь от безжалостной тряпки распаренными красными руками.

Вера Алексеевна устало опускается на табурет. Всё-таки в кухне жарко и душно, невыносимо хочется глотнуть свежего воздуха. И сердце колотится в груди – нельзя, милочка, так нервничать, в твои-то годы!

И будто что-то сломалось внутри – какие годы, какая Вера Алексеевна? Меня зовут Леся! В жизни я не носила таких чудовищных тряпок! Но взгляд, брошенный по сторонам, утверждает – вокруг кухня богатого дома, на тебе – чудовищно пёстрый халат, Домна с дрожащими губами подаёт тебе чашку с водой, и ты – супруга военного коменданта Порт-Артура, генерал-лейтенанта от инфантерии Анатолия Михайловича Стесселя, принимаешь питьё и жадно пьёшь – до дна.

Сама не запомнила, как доплелась до кровати, как рухнула на софу, стряхнув с ног дурацкие, но довольно удобные трофейные тапки.

— Твою мать, и тут китайскую обувь таскать! – мелькнула шальная мысль перед тем как сознание погасло.

Утром в комнату сунула нос одна из сироток, взятых на воспитание госпожой генеральшей. И ведь не вспомнить, как зовут — хоть убей.

— Вон!

— Но…

— Вон, я сказала!

Через полчаса по тому же маршруту отправился и сам комендант – не помогли ни верноподданнические усы с бородкой, ни представительный вид, ни умение выразительно мычать. Вазу конечно, потом пожалела, но ведь их, тут, в Маньчжурии, поди в любой лавке – валом. Лучшая хозяйка гарнизона, первая дама и руководитель общества кружка хорового пения Порт-Артура трое суток не появлялась из своих покоев.

— Что вам не ясно? Болею я! Домна! Жрать неси!

Милейший Пётр Венедиктович, добрейшей души человек, в соответствии с принесённой клятвой Гиппократа сунулся было осмотреть болящую. После того сначала отпаивал себя собственными пилюлями, а как не помогло, присоединился к хозяину дома в его рабочем кабинете.

— Как думаете, Пётр Венедиктович, Верочка… Пройдёт это? Она же всегда… Ангел, чистый ангел во плоти… — Генерал всхлипнул, — Орёт, как фельдфебель!

— Мужайтесь, Анатолий Михайлович, Бог милостив, всё образуется.

Через три дня Госпожа Стессель изволили выйти из добровольного заточения, произведя фурор своим внешним видом.

— В-вера А-алексеевна, — опешил попавшийся ей на встречу адъютант мужа.

— Здравствуйте, голубчик! — улыбнулась ему хозяйка дома, — а что это у вас с дикцией?

— У-у меня нет слов!

— Вы мне решительно не нравитесь сегодня, ротмистр. Что же это за адъютант, если слова найти не может? Подите куда-нибудь, поищите там. В библиотеке несколько словарей третьего дня видала, возможно, в них помощь обретёте?

Обойдя окаменевшего ротмистра, комендантша уверенным шагом двинулась в кабинет мужа и господина.

Генерал уже успел привести себя в порядок и на появление обожаемой половины отреагировал более-менее адекватно:

— Верочка, ангел мой, как ты похорошела! Тебе нынче и тридцати не дать!

Уселась на подлокотник кресла, дежурно чмокнула супруга в лоб и рассмеялась:

— Да мне и не нужно, можешь не давать, — и немедленно огорошила супруга:

— Анатоль, душа моя, а что ты будешь делать, если завтра на нас нападут японцы?