Максим Далин - Запах разума

— Охренеть, — пробормотал Виктор. — Типа книжка с картинками, только с запахом, да?

— Возможно, это и не иллюстрации, — сказал я. — Может, так они передают оттенки смысла.

— Забавно, — ухмыльнулся Виктор. — Воняет псиной… то есть, написано типа «собака», а по запаху они уже разбираются, овчарка или болонка, так, что ли?

— Прикол! — неожиданно восхитился Калюжный. Когда на него накатывало понимание, удивление или восхищение, его туповатая физиономия высвечивалась изнутри чем-то трогательно детским, становясь неожиданно обаятельной. — А ещё?

— Хорошего помаленьку, — строго сказал Виктор и закрыл книгу. — Каждый неграмотный будет лапать — быстренько всё выветрится. Сперва научимся читать, а потом уже будем хвататься.

В это время Диня разбирал мелкие вещицы на стеллаже напротив.

— Артик, — окликнул он меня, — иди сюда, посмотри. Вот так растут страницы.

Он ткнул пальцем в нарост на стене между полками. Этакий слоистый древесный гриб, диаметром с суповую тарелку.

— Туалетная бумага у них в сортире так растёт! — хохотнул Калюжный.

Я ещё не пользовался их туалетной бумагой, но Виктор был в курсе дела:

— Не такая. Там слои отделяются тоненькие, как бы сразу мятые, а тут — вон! Как картон для коробок, только мягкая.

— Для книжек ведь, да, Цвик? — спросил Диня. — Гзи-ре?

Цвик мило улыбнулся и открыл широкую плоскую коробку в неглубокой выемке на средней полке. Мне показалось, что письменный прибор напоминает тот, каким пользовались китайские чиновники: явная тушечница, несколько очиненных стерженьков, пара стеклянных ножей со скошенным лезвием — как ножи для декупажа…

— Похоже, ты прав, Диня, — сказал я. — Этим ножом страницу обрезают, потом наносят на неё иероглифы тушью, а после — запах… А может, и сперва ароматизируют, чтобы не размазать написанное.

— Интересно бы почитать, — задумчиво сказал Виктор. — Жаль, мы неграмотные и научиться шансов нет.

— Может, и есть, — заметил Диня.

Виктор вздохнул.

— И говорить-то ни хрена не выходит…

Следующая за библиотекой комната, в которой, похоже, располагалась мастерская, не произвела на наших орлов должного впечатления. Резцы, куски дерева, разноцветные, в прекрасных разводах, и начатые фигурки на стеллажах и низеньком столе осмотрели бегло — ну, безделушки и безделушки. Недовязанную шаль, лежащую в сплетёной из золотистых прутьев корзине вместе с клубками ниток и кручёных шнуров, и вовсе обозвали «бабским рукоделием». К тому же разряду «девчачьей забавы» отнесли и прозрачные сосуды с бисером, бусинами и ещё какими-то мелкими пёстрыми вещицами.

— Кружок «Умелые руки», — хмыкнул Калюжный презрительно.

Виктор, кажется, молча согласился, Диня обиделся — но только на тон.

А мне пришло в голову, что при изобилии всевозможных незаконченных штуковин, которые местные жители делали тут своими руками — тут были и резные фигурки местных животных, и посуда из чего-то вроде терракоты, и стеклянные ножи с наборными ручками, и вязаные шали — нам не попалось ни одной паршивенькой картинки. Ни на стенах, ни в книгах, ни на предметах быта — ни малейшей попытки украсить вещь росписью, не говоря уж о живописи как о самоцели.

Из всех изображений на плоскости — только иероглифы и геометрические орнаменты.

Не означает ли это, что портретной живописи и даже рисунка наши друзья-лицин просто не знают?

Вот удивительно…

Цвик позвал нас в кухню на первый этаж: «дгон» — еда, все уже усвоили; легко предположить, что «лзир-дгон» — место для приготовления пищи. Но ниже типовой здешней кухни, сплошь покрытой стеклообразной субстанцией, видимо, предохраняющей от перегрева живые стены дома, было нечто, значительно более интересное.

Кэлдзи. Вернее, «кэл-дзи» — грибной коммутатор.

Он располагался в круглом зале без окон. Его освещали цветы — собственно, это освещение, таинственно зеленоватое, меня и привлекло.

Цветы росли на потолке. Сами цветки напоминали формой граммофончики петуньи или ипомеи — и каждый светился зеленоватым светом радиоактивного циферблата.

Более того: стоило нам войти в комнату, как свечение цветов заметно усилилось. В их зелёном атомном сиянии мы увидели горб или холм посреди круглого зала — и этот холм состоял из бледных нитей грибницы, сверху — тонких, как обнажённые нервы, постепенно толстевших внизу. Под мох, покрывающий пол, уходили нити грибницы толщиной с палец, не меньше.

В грибнице возились муравьи. Они сновали между нитями, как в муравейнике, с обычной даже для наших земных муравьёв деловитостью — но мне вдруг померещилось, что именно они и есть главные операторы этой невероятной системы.

— Ни фига се… — пробормотал Диня. — А в лесу другое было. Цвик, а это как?

Цвик скорчил мину, какая бывает у весёлого и продвинутого юнца, который демонстрирует отсталому деду из деревни Малые Дубки работу сложного гаджета — чуть-чуть снисходительная и страшно самодовольная. Он подошёл к грибнице и протянул к ней руку.

Я заметил, что Цвик только чуть-чуть касается её кончиками пальцев — но на пальцы тут же набежали муравьи, облепившие ладонь нашего пушистого приятеля, как шевелящаяся чёрная перчатка.

Видимо, муравьи что-то и сделали. Спустя несколько мгновений — по-моему, и минуты не прошло — в комнате вдруг тонко и явственно запахло тёплым молоком. Запах сгустился, стал слаще — и странным образом превратился в сильный дух унавоженного поля. Навозную вонь перебили и уничтожили запахи какого-то масла, дыма — и, неожиданно, то ли мазута, то ли бензина…

— Слушайте, мужики, — прошептал Диня, будто боялся заглушить запахи голосом, — а в лесу было совсем не так. Там муравьи приносили грибы, надо было гриб разломить и понюхать, а вот так, на всю комнату, не пахло…

Цвик непонятным образом, не шевеля пальцами, согнал муравьёв с руки — и запахи из грибницы как отрезало.

И тут громко, восхищённо заржал Калюжный.

— Ёлки! — ревел он, хлопая себя по коленям. — Это ж приёмник! Это ж радио, ёлки! Ты поэл, да?!

— Ты, Калюжный, совсем рехнулся, да? — спросил Виктор озабоченно и тревожно.

Я думал почти то же самое.

Но Калюжный тряс головой, махал руками и пытался найти слова, чтобы объяснить слишком сложную для самого себя мысль.

— Ка-азлы, ёлки! Чё, не дошло, нет?! Ну, ка-азлы! Радио! Цвик врубил — и все слушают, ну, нюхают, на хрен! А там, в лесу — там телефон!

Тут меня осенило.

— Сергей, ты молодец! — вырвалось у меня. — Ты отлично мыслишь. Ты хочешь сказать, что здесь мы видим, то есть, обоняем нечто вроде общего вещания? А там информация шла приватно, в своего рода запечатанных пакетах?

— Ой, да! — сообразил и подтвердил Диня. — Точно.