Игорь Николаев - Символ Веры

По большому счету никто не мог сказать в точности, на чем основывалось положение ди Конти среди заклятых друзей и коллег. Кардинал-диакон, официальный библиотекарь Ватикана не имел ни каких-то особых полномочий, ни прибыльных должностей. Однако... Как-то так получалось, что Уголино всегда все знал - обо всех и обо всем. Причем свое знание он использовал весьма не часто и крайне избирательно. Ди Конти не вступал в долгосрочные союзы, не придерживался некой единой линии и вообще старательно лелеял свое особенное положение - но в то же время, не выпуская из рук тонких нитей скрытого влияния.

Как союзник Уголино был не слишком полезен и, пожалуй, даже опасен - именно в силу своей особенности и непредсказуемости. При иных обстоятельствах кардинал-вице-канцлер [10] председатель римской канцелярии Александр Морхауз никогда не обратился бы к нему за помощью. Однако novi temporis, сиречь новые времена, требовали новых деяний. Посему Александр пригласил в этот поздний час Уголино и после короткой речи воспроизвел одну за другой несколько звуковых записей.

Библиотекарь молча слушал, прикрыв глаза, и низко склонившись над столом, так, что почти подметал полированное дерево бородой. На его лице не отражалось ни единой эмоции кроме благожелательного внимания. Морхауз сидел, по старой привычке перенеся вес на один из подлокотников резного кресла, и талантливо делал вид, что все происходящее его совершенно не волнует.

Аппарат на столе тихонько жужжал электромеханизмом. Звуковой рупор, похожий на вытянутый бутон экзотического цветка, отсвечивал мутноватой желтизной, ловя свет неярких электрических ламп.

- ... septem decimorum [11] «Семь десятков» (лат.) - в 1586 г. декретом Сикста V число кардиналов было определено не более чем в 70 человек. Морхауз иронизирует, потому что на практике их бывало куда больше (до 200) весьма неоднородны, - голос Морхауза, записанный на звуковую ленту, сохранил все черты, вплоть до легкой нотки усталого превосходства. - Со стороны мы все кажемся единой семьей, однако, это не так.

- Да, я никогда не задумывался над тем, что даже высшие иерархи Церкви остаются людьми, - Гильермо Боскэ говорил негромко и задумчиво. - А человеческая природа несовершенна. Следовательно, кардиналы тоже не свободны от изъянов. Хотя эта мысль, конечно...

Монах замолчал.

Уголино склонился еще чуть ниже, оперся предплечьями на край стола и сложил пальцы «домиком», словно прикрывая бороду от невидимого дождя. По виду ватиканского библиотекаря было совершенно неясно, насколько его заинтересовала запись. Морхауз незаметно вздохнул и оперся на другой подлокотник. За окном капал дождь, и сгущалась вечерняя тьма. Александр украдкой посмотрел на часы, скрывающиеся в торце столешницы - незаметные для посетителей, хорошо видные хозяину. Конклав должен собраться в одиннадцать вечера. Выходило, что Морхауз так или иначе успеет решить все дела с Уголино, но впритык. Это было не слишком хорошо - перед собранием Александр хотел побыть немного в одиночестве и помолиться. Однако не все идет, как хотелось бы...

Запись продолжалась.

- Еретична? - саркастически вопросил Морхауз.

- Многогранна, - дипломатично пояснил Гильермо. - Она может стать, скорее поводом для сложных богословских измышлений или эссе.

- Готов биться об заклад, раньше вы не думали о подобном, - казалось, что Морхауз искренне веселится.

- Думал, но бегло и вскользь, - с наивной откровенностью ответил монах. - Это звучит тривиально, но ... мы маленькие люди, которые несут почетное бремя служения Господу в отдалении. Между мной и даже епископом - пропасть, которая никогда не будет заполнена. Что уж говорить о кардиналах... Так зачем тратить время на пустые размышления? Время - это единственное, чем мы по воле Божьей располагаем по-настоящему. Каждую минуту этого дара следует посвятить Ему, а не суетным мирским делам.

- И вам, мой друг, неинтересно, какие скрытые течения и волнения обуревают наш славный кардиналитет? - осведомился Морхауз.

На этом месте по лицу старого лиса Уголино мелькнула тень неудовольствия. Похоже библиотекарю не слишком понравился ироничный тон собрата, говорившего о Cardinales без малейшего пиетета - и притом с обычным монахом. Однако этим все и закончилось, больше старик ничем не выразил своего отношения.

- Это интересно, но ... по большому счету бесполезно, - с обезоруживающей прямотой отозвался Гильермо. - Боюсь, что в данном вопросе не смогу быть достойным собеседником. Я слишком мало знаю об этом. Моя жизнь проходит в смиренном служении, и я не сторож собратьям своим.

- Знать - не значит судить. Что ж... мы уже обсуждали некоторые аспекты морального, нравственного кризиса, который ныне охватил весь мир и отозвался на Церкви. Это - вызов, который брошен святому Престолу. А каждый вызов должен получить ответ.

«Бумажный» Морхауз пару мгновений помолчал, затем продолжил:

- Если упростить и отринуть второстепенное, то в настоящий момент священная коллегия разделена на три партии. Три течения, каждое из которых видит будущее Церкви в своем свете. Первая communitas исповедует принцип «не надо чинить несломанное». Наша Ecclesia пережила немало темных лет и суровых испытаний, переживет и это. Мы потеряем часть верной паствы и немалые доходы... Что с вами, брат Леон, вы морщитесь?

- Я не привык обсуждать вопрос денег в таком ... аспекте. Ведь сказано - не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. «Душа не больше ли пищи, и тело одежды»?

- Истинно так, но мы ведь уже затронули момент с несовершенством людской природы, не так ли? Итак, Престол лишится части доходов, однако мы переживем эту напасть, сохранив себя в новом изменчивом мире. Тем более, что князей Ecclesia эти бедствия по большей части не коснутся или затронут весьма опосредованно.

- Эта позиция кажется не слишком разумной, но в ней есть определенный смысл, - осторожно заметил Гильермо.

- Совершенно правильно замечено. Эту группировку обычно именуют «авиньонцами», памятуя о временах, когда Престол располагался во французском Авиньоне. Поскольку ядро этого течения составляют кардиналы французского происхождения с твердыми позициями на континенте.

- Главенство провоцирует консерватизм?

- Да, именно так. Эти люди достигли вершин и готовы отдать часть, чтобы сохранить целое ... для себя.

- Я понимаю.

Теперь помолчал Гильермо. А затем спросил:

- Кто же им противостоит?

- Назовем их «радикальными обновленцами».

- Это звучит очень ... по-анархистски.

- Они и есть анархисты, приверженцы anarchiam, хотя и в несколько ином смысле. Эти люди полагают, что промедление смерти подобно, и Церковь стоит на пороге испытания, гораздо более серьезного, чем лютеранская Гидра во всех ее видах. Протестанты, мусульмане, наши заблудшие православные братья на Востоке – еретики и схизматики, обреченные на адские мучения, однако они тоже думают, что верят в Бога. Но выходит, что есть нечто страшнее искаженной веры. Это ее отсутствие.