Василий Щепетнёв - Переигровка - 2. Выбор Пути

А за щитом была дверь. Металлическая. Тайна железной двери, да. Фильм мне нравился, книга ещё больше, я, хоть уже и не маленький, не раз мечтал: эх, хорошо бы найти коробок волшебных спичек!

Но нашли мы дверь. Зав АХЧ, Кутайсов, достал ключ. Ни разу не золотой. Зато большой. На вид с полкило весом и сантиметров двадцать длиной.

Скважина была прикрыта фартуком, густо закрашенным. Сместив фартук тем же ломиком в сторону, Кутайсов вставил ключ и попробовал провернуть. Не вышло. Не смутившись, он вытащил ключ, взял у слесаря масленку и залил в скважину масла. Совершенно не торопясь. Думается, если бы дверь не удалось бы открыть, он нисколько бы не расстроился.

Но удалось. Масло сделало свое дело.

И дверь отворилась. Толстая. Сантиметровая стальная пластина на шести сантиметрах дуба. Что у них тут, золотой запас атаманши Маруси хранится? Была такая атаманша в Гражданскую, всё золото казенного банка с боем взяла. До тонны, пишут исследователи. И не нашли до сих пор! И Маруся пропала.

Дверь широкая. И высокая. Шкаф спокойно пройдет. Или небольшое стадо барашков. Вроде нас.

Предчувствие не обмануло:

— Ну-ка, братцы, проходите вперёд, — скомандовал Иван Корнеевич.

Пошли вперёд. Но очень недалеко. За дверью площадка, а дальше — лестница, которая вела вниз. В темноту. Запах… Запах скорее приятный. Запах сандала, индийских благовоний. Но откуда здесь индийские благовония?

И ещё — было нехорошо. Даже жутко. И это, возможно, вовсе не беспричинный детский страх, а мы что-то слышим, пусть и подсознательно. Инфразвуки, да мало ли что.

— Ничего не видно, — сказал я.

— Совсем ничего?

— А заходите, поглядите. Мин нет. Ну, пока нет.

— Каких мин? — притворился непонимающим Иван Корнеевич.

— Никаких.

Он зашел, но опасливо.

— У вас что, фонариков нет?

— Некурящие мы, зачем нам фонарики.

— Не понял?

— Нет у нас фонариков. Никто не выдал. Скажите, где взять, сходим, получим.

Иван Корнеевич посмотрел вниз. Достал спички — видно, был курящим.

— Постойте, а вдруг там метан, или еще какой газ скопился? Как бахнет, мало не покажется.

— Ну, откуда здесь метан, — но спички убрал.

— Не метан, так углекислота. Спустился, вдохнул три-четыре раза, и потерял сознание. В подвалах всякое бывает. В старых, невентилируемых подвалах. А тут подвал второй степени, — продолжал я вдохновенно.

— Что значит — второй степени?

— Подвал в подвале. У вас схема-то есть? План? Наличие вентиляции на плане? Воздух-то недвижный.

Иван Корнеевич не ответил. Значит, нет плана. Странно. Чай, не на вражеской территории, это наш собственный институт, а плана нет.

— Вот свечки есть, — пришел на помощь Кутайсов.

— Нет, нет и нет. Для метана свеча — самое то, чтобы рванут.

— Метан, он легче воздуха, — нашёлся Иван Корнеевич. — Он поднимается вверх, что ему в подвале делать?

— А откуда же он в шахтах? В общем, субботник, не субботник, а технику безопасности никто не отменял. Пусть специалисты идут. С приборами, с миноискателями, в изолирующих противогазах, — мне вспомнились противогазы во втором лабораторном корпусе. — И план здания где-то обязательно есть, не может не быть. А мы пойдём деревья сажать, или мусор собирать. Не обессудьте.

И я ушел. А со мною вся группа. Суслик, Игнат, Сеня и простой человек Конопатьев.

После того, как мы неудачно встречали делегацию из Мали, в группе состоялся разговор. На тему «быть или не быть».

Я напомнил историю с Колей Васиным, который поступил в институт, поехал на картошку, где и бесславно погиб, выполняя распоряжения командиров и начальников — сел в прицепную тележку, а та возьми и перевернись. Трактористу дали условный срок, который он и не заметил, продолжая работать в родном колхозе. Препод, Землицин Константин Петрович — я запомнил! — перевелся в медучилище, и чувствует себя пострадавшим ни за что. Беда в том, что и другие считают, что Землицин пострадал ни за что. Ну, перевернулась тележка, он-то здесь причём? Он же хотел как лучше. Чтобы студенты быстрее в поле оказались, больше картошки убрали, план выпали. А тут тележка… Студенту же, знать, судьба такая. Битва за урожай идёт, а в битве, бывают, и гибнут.

Так вот, я решительно не согласен гибнуть ни в битве за урожай, ни в битве за высокие надои, ни в битве за здоровье трудящихся. Выполнять глупые распоряжения придётся, без этого никуда нигде никогда. Но выполнять распоряжения, опасные для собственного здоровья и даже для самой жизни — идите в Житомир.

Речь моя у группы бурных восторгов не вызвала, да я и не ждал восторгов. Тут нужна медленная инфильтрация. Понимание, что не для того нас мамы рожали, чтобы мы сгорали, светя другим, или в ожидании малийских чиновников отмораживали пальцы, носы или кое-что другое. Дойдёт.

И уже доходит.

Вот как сегодня.

Кстати, в прошлый раз никаких кар за уход нам не было. Даже не вспомнили. Сделали вид, будто ничего и не было. Мали? Не знаем никакую Мали.

И сегодня не будет.

Те, кто остался, вляпываются в непонятное. А это только в книжках приключенческих непонятное волнует и зовёт. В реальной жизни всё куда прозаичнее.

Нет, я не боялся оставленных мин. Хотя и очень может быть: в сорок втором Чернозёмск был на волоске от захвата гитлеровцами, и многие здания спешно минировали, чтобы не достались врагу. Слава Воронежу — он насмерть встал на пути фашистов.

Метана или углекислоты я боялся больше. Слышал не раз, как гибли рабочие в газовых ловушках: один полез вниз, потерял сознание, за ним другой, потом третий… В газетах о подобном не пишут, по телевизору не показывают, но бывает, бывает…

Но больше всего я опасался другого. В приключенческой книге я вычитал фразу «есть тайны, прикосновение к которым убивает». Ну, пусть сейчас тайна и не убьёт, но возьмут подписку и лет на десять запретят выезд за границу. Так, на всякий случай. А мне выезжать за границу необходимо. Чемпионом мира сидючи дома не станешь. И вообще.

А тайна… В каждом институте Чернозёмска есть тайны. То есть закрытые, секретные темы. Медицинский — не исключение. И, когда во время войны многие ВУЗы эвакуировали, кое-что оставалось и у нас. Процесс перманентного накопления тайн.

И что там, в подвале второго уровня, и только ли второго, конечно, интересно. Очень интересно. Но не настолько, чтобы становиться нежелательным свидетелем, которого распределят куда-нибудь в Тюменскую область, и надолго, надолго.

Мы сели на скамейку у входа в институт. Передохнуть и собраться с мыслями. Сейчас, под открытым небом, при свете солнца, подвал представлялся чем-то далёким, но всё равно неприятным.

— Если что, — сказал я, — так и говорим: отсутствие освещение, опасность подвальных газов. Вот нас и отпустили.