Дмитрий Карасюк - Чайф. Рок-н-ролл это мы! Семейная сага.

От братания дрожали стены, но никто не пострадал, если не считать нифантьевской бородки. Она не выдержала тяжести несокрушимого аргумента, что панки бороды не носят. Марьяна Цой, жена лидера «Объекта» Рикошета, угощала гостей корейской морковкой, сваренной по специальному рецепту её бывшего мужа. С тех пор секретом Витиной морковки владеет Бегунов, который готовит её по особо торжественным случаям. [3] Пусть меня покрасят, но рецепт «морковки» я получил позже, когда мы с Вовкой заезжали в гости к Марьяне и Рики (примечание, на котором настоял В. С. Бегунов)

Отдыхали культурно. Слушали тогда ещё не вышедшую «Группу крови», при этом критикуя «Кино»: «Что за нудень?» В общем, перемывали косточки коллегам. Смотрели на видеомагнитофоне «ВМ-12», стоявшем почему-то вверх ногами, какой-то концерт «Sex Pistols». Словом, прекрасный вечер получился!

На следующий день на выступлении «Чайфа» свободных мест уже не было. Некоторые песни, особенно «Вольный ветер», публика приветствовала так, словно знала и любила их много лет. «Ободранного кота» Шахрин посвятил басисту «Аквариума» Саше Титову, которого в тот день прямо у ЛДМа задержала милиция: «Мы присоединяемся к тем, кто протестует против этого!» После таких слов «Чайф» в Ленинграде был окончательно признан за своего. Шахрин сотоварищи стали на берегах Невы одной из самых любимых иногородних групп и пребывают в этом статусе до сих пор.

Итог своему первому сезону Свердловский рок-клуб подвёл II фестивалем. «Чайф» вышел на сцену ДК УЗТМ утром 31 мая. С его появлением весь зал дружно вскочил на ноги. «Чайф» был очень импозантен: Шахрин — в чёрной рокерской куртке и кепке, Бегунов — в милицейских штанах и футбольных гетрах, Антон — в смокинге, манишке и сварочных очках, Зема натянул огромный красный берет. Вместе с группой вышел хор сочувствующих под руководством Алины Нифантьевой, который подтягивал припев первой песни «Аве Мария». На всех последующих номерах в хоре уже не было нужды — подпевал «Чайфу» весь зал. «Религию завтрашних дней» Шахрин посвятил XX съезду ВЛКСМ. Обком комсомола сделал вид, что не понял издёвки («Они будут толще, мы будем сильней»), и присудил «Чайфу» приз «За лучшее художественное решение социальных проблем молодёжи». «Ободранный кот» был назван «песней в защиту животных» — реверанс в сторону «Наутилуса» с его песнями в защиту женщин и мужчин. Прозвучали номера, ещё не слышанные в Свердловске: «Дуля с маком», «Шаляй-Валяй» и «Мы все актёры этого театра». Зал неистовствовал. «Чайф» дважды вызывали на бис. Зрители успокоились, только услышав долгожданные «Рок-н-ролл этой ночи» и «Вместе немного теплей».

В ночь после закрытия фестиваля дорожные указатели, газетные киоски и даже балконы на первых этажах в районе ЖБИ, где жил Шахрин, украсили огромные названия дневных триумфаторов: «Наутилус», «Чайф», «Настя». Районные власти обвинили в такой наглядной агитации рок-клуб. Шахрин отшучивался, что это он спёр на стройке ведро краски, а рисовал Бутусов, вспомнивший свою основную профессию. Нерасторопность местных ЖЭКов минимум на год сделала эти граффити привычной деталью местного пейзажа.

А потом «Чайф» круто вляпался в политику. Сначала Шахрина вычистили из рядов комсомола. В этой организации почти все молодые люди Страны Советов числились до 28 лет. По достижении этого возраста они выбывали из рядов ВЛКСМ автоматически. Шахрина исключили в возрасте 27 лет 11 месяцев. Пока он был в отпуске, в строительном управлении прошло соответствующее собрание и 14 человек исключили за неуплату членских взносов и непосещение собраний. «Действительно, два месяца я не платил взносы, но попробуй найди секретаря. Всегда так было — платили при первой возможной встрече», — объяснял ситуацию исключенец. Он уплатил несчастные взносы и был возвращён в комсомольское лоно, тем более что обкомовскую премию за фестиваль никак не мог получить нарушитель комсомольской дисциплины. Через три недели Шахрин стал «выбывшим из рядов ВЛКСМ по возрасту».

Почти одновременно с этим произошёл выборный скандал. Во время избирательной кампании в райсовет Шахрин заявил агитаторам, зазывавшим народ на участки, что он отказывается голосовать. Случай по тем временам неслыханный: мало того, что поступок «антиобщественный», так ещё и по политическим мотивам. Ему предложили пройти на избирательный участок и заполнить бланк отказа. «Я указал и причину: по моему мнению, безальтернативная система выборов в настоящий момент себя не оправдывает. Почему где-то люди могут выбирать достойного из достойных, а нам предлагают подтвердить уже готовую кандидатуру. Меня стал стыдить инструктор Кировского райкома партии А. Кузнецов. Намекал на то, что я зазнался, почувствовал себя звездой. На следующий день у меня был день рождения, но на душе было как-то кисло. Через день начались звонки: на работу, в МЖК. Я пытался объяснить истинную причину, но слушать особо не собирались», — рассказывал Шахрин корреспонденту рок-клубовского журнала «Марока» (№ 2, 1987).

Оргвыводы последовали незамедлительно. Дирекция ДК МЖК предложила «Чайфу» освободить помещение, где они репетировали и хранили аппаратуру. Группа опять лишилась базы и вновь из-за политики. Скандал получился громким. Даже несколько месяцев спустя злопамятный райком КПСС науськивал журналистов на политически неблагонадёжного рокера. Но главным героем статьи Л. Денисенко «Этот бунтовщик Шахрин» («Уральский рабочий», 03.12.1987) оказался вполне положительный персонаж: молодой неравнодушный рабочий, несколько экстравагантным поступком пытающийся сделать систему власти своего района более демократичной. Интересно, что название «Чайф» в статье не упомянуто ни разу, хотя о том, что герой играет в какой-то рок-группе, сказано.

Изменения в судьбе Бегунова не сопровождались таким шумом, хотя тоже отдавали политикой. Он покинул передовые ряды КПСС и сменил службу в милиции на более мирную профессию. «Партия у нас совершенно безбожно грабит людей. Я в период сдачи партбилета посмотрел, сколько примерно денег отдал за эти годы — у-у! кошмар! — просто взял и отдал кому-то, непонятно кому и за что. Я по разным парторганизациям потусовался, на учёт не вставал, а потом просто взял и написал заявление. Можно было перед уходом сделать политический выпад, крикнуть что-нибудь вроде „А-а, шакалы!“, но зачем это всё надо? И так подобных акций хватало» — рассказывал беспартийный Бегунов в 1989 году.

Уйти из милиции оказалось гораздо труднее, чем от коммунистов. У старшего сержанта Бегунова кончился пятилетний контракт, и он уже считал себя лицом гражданским. Как и положено такому лицу, на календарь он обращал мало внимания. И случайно переработал лишний месяц. Милицейское руководство, поощряя такое рвение, автоматически продлило контракт ещё на два года и наотрез отказалось увольнять столь ценного кадра. Бегунов начал психическую атаку на командование. Он отпустил бороду, построил из форменных брюк галифе и в таком партизанском виде патрулировал улицу Свердлова. Старушки уже не просили у него помощи — карабасоподобный милиционер казался им страшнее хулиганов. Но и начальство пошло на принцип и вольную Бегунову не выписывало. По счастью, как раз в это время в Свердловске активизировалось строительство метро, и тех, кто вербовался в проходчики, полагалось увольнять откуда бы то ни было. Против метро милиция оказалась бессильна. В шахте Вова проработал пару месяцев, а потом Шахрин перетащил его в свою бригаду. И начал Бегунов работать по полученной в техникуме специальности. В коллектив он влился идеально.