Дмитрий Карасюк - История свердловского рока 1961-1991 От «Эльмашевских Битлов» до «Смысловых галлюцинаций»

Некоторое напряжение повисло в воздухе во время обсуждения вопроса о литовке. Пути решения одной из главных для музыкантов проблем и теперь четко и ясно не обозначались. В целом собрание проходило скучно. Грахов и не скрывал, что для него этот день — вовсе не праздничный: «А собственно, ну и что, ну и создали? Организация — это, в принципе, формальная штука, а для того, чтобы все зажило, предстоит еще многое сделать».

Для желающих вступить в клуб раздали анкеты, в которых надо было указывать не только обычные для документов того времени ФИО, дату рождения, партийность и место работы/учебы, но и владение музыкальными инструментами, а также любимых советских и зарубежных исполнителей. Анкеты брали с запасом — народ прекрасно понимал, что членство в любой организации подразумевает какие-то пусть туманные, но привилегии. Поэтому брали на себя и на неких «других членов группы». Анкет разошлось в два с половиной раза больше, чем было людей на собрании.

Правда, заполняли бумаги не все. «УД» и «Наутилус» не торопились со вступлением — через неделю у них намечался выезд с концертами в Казань. Музыканты опасались, что если они отправятся на полулегальные гастроли, будучи членами рок-клуба, то могут подставить под удар новорожденное объединение.

20 марта свердловский десант в составе шестнадцати человек выдвинулся в Казань. На проходивших в столице Татарской АССР днях молодежной музыки намеревались выступить «Урфин Джюс», «Наутилус Помпилиус» и Егор Белкин со своей сольной программой. Полвагона рокеров ехали весело, успевая и порепетировать, и поиграть в карты.

В Казани возникли сложности с незалитованными текстами. Но организаторы концертов были настроены дружелюбно и в бюрократические тонкости особо не вдавались. В четырех текстах сделали мелкие косметические поправки, а еще три попросили предварить на сцене специально сочиненными аннотациями. Первыми из свердловчан выступал «Урфин Джюс». Разогревавшая перед ним публику местная группа «Горизонт» уходить со сцены не спешила, и, чтобы скрасить ожидание, Пантыкин с Белкиным сперва накатили спирта, а потом отполировали его сухим вином. Концерт обещал быть интересным…

Еще из-за закрытого занавеса Егор дважды прорычал в микрофон: «Are you ready to rock?» Казанские фаны, полюбившие «Урфин Джюс» еще два года назад, ответили дружным воплем. Занавес открылся, началось безумие. Все шло не так. У Егора отключалась гитара и пропадал голос, он рвал шнуры и связки. Саша забывал слова и басовые партии. Зема, игравший с температурой 38, зверел за барабанами. Новичок Могилевский еще недостаточно владел материалом. То, что концерт проваливается, чувствовали все. Кроме публики. Зрители рубились вовсю, с ревом встречая каждую новую песню и восторженно аплодируя старым хитам. Они вытянули полумертвых музыкантов на бис, заставили спеть «Контакт» и еще долго не отпускали со сцены. «И почему нас так любят в Казани?» — из последних сил обращался Белкин к исходившей обожанием публике.

За кулисами поджидало разгневанное руководство Молодежного центра. «Джюсовцам» предъявили и распитие спиртных напитков, и приветствие на языке вероятного противника, и обговоренную аннотацию к «Жизни в стиле Heavy Metal», которую Егор в раже забыл продекламировать. Концерты «Наутилуса» и Белкина, назначенные на завтра, были отменены. Обескураженные свердловчане поехали домой. На обратном пути веселья резко поубавилось. Зато теперь никаких препятствий для вступления в рок-клуб у главных его творческих единиц не было.

Через месяц после открытия в правление было подано сорок заявлений от групп-кандитатов. Вступить в клуб хотели и старшеклассники из школьных ансамблей, и, например, Юрий Хазин, музыкант с богатым сценическим опытом: «В филармонии все песни, которые хоть чуть-чуть выбивались из общего ряда, просто душились. Единственное, где можно было показать свое творчество, был рок-клуб».

«Показать» непосредственно в рок-клубе что-либо было крайне затруднительно. Новорожденная организация занимала комнату № 64 общей площадью всего 20 кв. м. Находилась она на втором этаже в дальнем углу ДК имени Свердлова. Ступеньки лестницы были постоянно заняты музыкантами — в саму каморку все желающие не могли войти физически. У окна восседал администратор Александр Калужский. На Сашином столе стоял телефон, номер которого, 51-40-63, через пару лет знали во всех концах СССР. На полках стояли два магнитофона «Олимп МПК-004С», которые Полковник для улучшения качества записи переделал на 38-ю скорость. В стенных шкафах хранились клубная документация, самиздатовская рок-периодика и магнитофонные записи. Комнату украшали плакаты с Миком Джаггером, Китом Ричардсом и «Генеалогический рок-кустарник» свердловских групп. За пять лет существования рок-клуба интерьер почти не изменился, добавились только цветной телевизор и видеомагнитофон «Электроника».

Главной задачей клуба была организация нормальной концертной жизни. Для этого надо было решить две проблемы: аттестовать группы и залитовать их песни. Аттестация подразумевала просмотр коллективов, а это было осложнено вопросами, связанными с аппаратурой, площадками и худсоветом. Удалось договориться, что члены жюри оценят профессиональный уровень команд во время фестиваля. Правление рок-клуба приналегло на литование репертуара рок-групп. Два человека взвалили на себя тяжкое и неблагодарное бремя помощников цензоров. Пантыкин готовил рецензии на музыку, а Сергей Фунштейн — на слова. Естественно, писали они исключительно в комплиментарном ключе. Заготовки поступали к «профессионалам» — композитору Сергею Сиротину, журналисту Евгению Зашихину и преподавателю филологического факультета УрГУ Леониду Быкову, которые оценивали песни еще раз, решая, пропускать ли их в народ. К музыке обычно претензий не было, Сиротин давно был знаком с Пантыкиным и доверял его мнению. А вот преодолевать зашихинский барьер было гораздо труднее. По словам Грахова, любимым выражением Евгения было «фига в кармане», и он подозревал эту фигуру из трех пальцев даже в самых безобидных текстах.

Сам Зашихин считает, что он не столь уж придирался: «Я не был их врагом. Все знали и понимали, что я терпимое зло. В худсовете мне было очень интересно. Мне даже ругаться там нравилось — уж слишком у некоторых были провальные тексты. Часть их просто снималась с рассмотрения. Они были настолько беспомощны, что даже не доходили до стадии рецензирования. А вообще, в истории литературы цензура порой играет положительную роль. Стремясь преодолеть ее преграды, авторы создавали настоящие шедевры».