Сьюзен Зонтаг - Образцы безоглядной воли

Исходя из собственного опыта и наблюдений, я могу свидетельствовать, что существует глубинное соответствие между пересмотренной сексуальной революцией и пересмотренной политической революцией. Быть социалистом и принимать определенные наркотики (совершенно серьезно: как техника для исследования сознания, а не в поисках утешения или поддержки) вполне совместимо, потому что не существует несовместимости между исследованием внутреннего пространства и попыткой исправить социальное пространство. Некоторые из молодых людей понимают, что характерная структура личности современного американца и его имитаторов нуждается в переделке. (Разумеется, старшее поколение, скажем Пол Гудман и Эдгар З. Фрайденберг, уже давно об этом говорят.) Эта переделка включает и западную «маскулинность». Молодые люди считают, что какая-то социалистическая реконструкция институтов и приход к власти, путем выборов или иным способом, лучших лидеров в действительности ничего не изменит. И они правы.

Я не решусь высмеивать обращение к Востоку (или, в более общем смысле, к мудрости не-белого мира) крохотной группы молодых людей — хотя это стремление обычно носит дилетантский и незрелый характер. (Но нет ничего более безграмотного, чем доводы Фидлера, будто восточное мышление характеризуют «фемининность» и «пассивность», что оно служит причиной демаскулинизации привлеченной молодежи.) Почему они не ищут мудрости где-то еще? Если Америка — это кульминация западной белой цивилизации, как утверждают все, от левых до правых, тогда с западной белой цивилизацией происходит что-то глубоко ошибочное. Это горькая правда, и немногие из нас хотят осознать ее. Легче, гораздо легче обвинять молодежь, упрекать ее в том, что она «не участвовала в прошлом» и «выпала из истории». Но Фидлер с таким беспокойством обращается не к настоящей истории. Это всего лишь наша история, которая, как он утверждает, идентична «традиции человечества», традиции самого «разума». Конечно, трудно оценить жизнь на планете с перспективы подлинно мировой истории; такое усилие вызывает головокружение, оно похоже на приглашение к самоубийству. Но с перспективы мировой истории наша локальная история, которую отвергают несколько молодых людей (с их пристрастием к непристойностям, мескалином, вегетарианским рисом, дадаистским искусством и так далее), выглядит не слишком привлекательной и не так очевидно заслуживает продолжения. Истина в том, что Моцарт, Паскаль, булева алгебра, Шекспир, парламентское правление, барочные церкви, Ньютон, женская эмансипация, Кант, Маркс, балет Баланчина не искупают того, что́ эта отдельная цивилизация сделала с миром. Белая раса — это раковая опухоль на истории человечества; белая раса, именно она — ее идеологи и создатели — истребляли независимые цивилизации, где бы те ни возникали, нарушив экологический баланс планеты, так что сейчас это угрожает существованию самой жизни. Угроза монгольских орд гораздо менее страшна, чем ущерб, какой уже нанес и угрожает нанести земле в дальнейшем западный «фаустианский» человек с его идеализмом, великолепным искусством, страстью к интеллектуальным авантюрам и пожирающей мир энергией завоевателя.

Вот что чувствуют некоторые из этих молодых людей, хотя мало кто из них может выразить эти чувства в словах. Опять же я считаю, что они правы. Не спорю, они стремятся добиться своего или даже, похоже, собираются многое поменять в этой стране. Но мало кто из них сумеет уберечь собственную душу. Америка — отличная страна для загорающихся людей, от Эмерсона и Торо до Мейлера и Берроуза, и Лео Силарда, и Джона Кейджа, и Джудит, и Джулиана Бека с их попытками спасти собственные души. Когда дела так плохи, просто невыносимы, спасение становится обыденной, вполне земной целью.

Еще последнее сравнение, которое, надеюсь, не покажется притянутым. В начале XIX века евреи оставили гетто, сделавшись таким образом людьми, обреченными на исчезновение. Но одним из побочных результатов их роковой ассимиляции в современном мире стал невероятный творческий взрыв в искусстве, науке и светском образовании — перемещение мощной, неудовлетворенной энергии. Эти новаторы-художники и интеллектуалы были не отторгнутыми евреями, как зачастую говорят, а людьми, отторгаемыми как евреи.

Я едва ли возлагаю на Америку бо́льшие надежды, чем на евреев. Это, как мне кажется, обреченная страна; я только молю, чтобы Америка, когда она потерпит крах, не утянула за собой остальную планету. Однако следует отметить, что во время своей длительной слоноподобной агонии Америка порождает свое самое тонкое и немногочисленное поколение славных, впечатлительных молодых людей, которые отторгаемы как американцы. Их не привлекают избитые истины печального старшего поколения (несмотря на то, что это истины). И старшим следовало бы к ним прислушиваться.

Несмотря на то, что я была и остаюсь горячим противником американской агрессии во Вьетнаме, я приняла неожиданное предложение поехать в Ханой, которое получила в середине апреля, твердо решив, что не стану писать о поездке до возвращения. Не будучи ни журналистом, ни политическим активистом (хотя давно подписываю петиции и участвую в антивоенных демонстрациях), ни специалистом по странам Азии, а скорее упрямым и неприспособленным писателем, который по большей части не может подробно изложить ни в романах, ни в эссе свои политические убеждения и осмысление нравственной дилеммы пребывания гражданкой американской империи, я сомневалась, что мой отчет о поездке добавит что-то новое к красноречивым высказываниям против войны. А в наше время единственной сто́ящей причиной для американца, чтобы писать о Вьетнаме, мне кажется содействие антивоенной полемике.

Возможно, сложности начинаются именно здесь, потому что отсутствует цель, которая действительно оправдала бы в моих глазах приглашение в Северный Вьетнам. Если бы мне удалось увидеть пользу (для меня или для кого другого) этой поездки, мне, вероятно, было бы легче разобраться в том, что я вижу, и осознать это. Если время от времени я могла бы напоминать себе, что я писатель, а Вьетнам — это «материал», то избежала бы замешательства, которое испытывала по приезде. Могу признаться, первые дни моего пребывания там были совершенно обескураживающими, и, можно сказать, все силы уходили на то, чтобы удерживать собственную мрачность в приемлемых границах. Но сейчас, когда я вернулась, а по возвращении решила, наконец, написать о Северном Вьетнаме, я не жалею о том своем первом решении. Отказавшись от роли, которая могла бы скрыть мою неосведомленность и уберечь меня от испытанного дискомфорта, я невольно содействовала открытиям, сделанным во время этой поездки.