неизвестен Автор - Литературный текст (Проблемы и методы исследования)

В марте 1917 г. Карцевский приехал в Россию, где, общаясь с членами Московского лингвистического кружка и участвуя в работе Диалектологической комиссии Академии наук, распространял информацию о соссюровской лингвистике и выступал как горячий сторонник его языковедческих идей. Он присутствовал, по крайней мере, на восьми заседаниях комиссии, выступал в прениях по докладам на "Синтаксических беседах", а в феврале 1918 г. прочитал доклад "Система русского глагола", из которого впоследствии выросла его докторская диссертация. Постоянными участниками этих научных мероприятий были представители разных поколений московской линнгвистической школы, в том числе и будущие соратники Карцевского по Пражскому кружку (Якобсон, П. Г. Богатырев, Н. Н. Дурново)7.

В 1920 г. Карцевский эмигрировал в Европу, вначале он преподавал в Страсбурге, а потом, с 1924 г., в Праге. В 1927 г. он защитил диссертацию и стал приват-доцентом, а в следующем году -charge de cours Женевского университета, с которым оказалась связанной вся его дальнейшая жизнь. Преподавательская деятельность Кварцевского не ограничивалась только лингвистическими предметами (из которых первое место всегда занимал русский язык): ему при(151)ходилось также вести курсы по переводу и литературоведческие дисциплины. О литературных интересах ученого свидетельствует ряд статей в журнале "Русская школа за рубежом", а также оставшийся неосуществленным замысел книги о Л. Толстом. Наряду со службой в университете Карцевский вел в Женеве большую общественно-научную работу. В 1940 г. вместе с Балли и Сешэ он основал Женевское лингвистическое общество (его печатный орган "Cahiers Ferdinand de Saussure") и стал его вице-президентом. По его же инициативе был организован Институт славянских исследований.

Список опубликованных Карцевским филологических работ (установленный Р. О. Якобсоном) невелик: он насчитывает 49 наименований, среди которых значительное место занимают рецензии. Впрочем, к рецензированию ученый относился с не меньшей ответственностью и тщательностью, чем к разработке собственных научных проблем, нередко высказывая в этих обзорах свои лингвистические идеи. Излагая концепцию рецензируемой книги, он всегда стремился к предельной точности, опасаясь искажений при передаче мысли автора и сетуя на необходимость соблюдать рамки краткого жанра отзыва. "Очень боюсь <...>, - пишет он Дурново о своей рецензии на книгу А. А. Шахматова "Синтаксис современного русского языка", - что мне не удалось охватить все основное в труде Шахматова". "Труд этот, - возвращается он к той же теме в следующем письме, - является столь важным и богатым, что критику можно было бы сколько-нибудь исчерпать его содержание только в результате многомесячного изучения и в целом критическом сочинении. Я ограничился очень малым..."8. На протяжении 1920-х - начала 1940-х гг. Карцевский опубликовал рецензии почти на все основные монографии по грамматике русского языка, изданные за этот период (А. М. Пешковского, В. Гиппиуса, М. Н. Петерсона, А. Мазона и др.).

Одна из главных работ Карцевского "Система русского глагола", как уже отмечалось, была начата еще в Москве. Это исследование гораздо шире заявленной в названии темы во введении к нему дается изложение взгляда ученого на язык как семиологическую систему и разбираются приемы лингвистического анализа9. Все последующие работы Карцевского - будь то развитие его мыслей о глаголе как грамматической категории, исследования фонологии и интонации, орфографии и синтаксиса - пронизаны его "основной творческой идеей" (актуальной до сих пор, как отмечалось выше) об асимметрическом дуализме лингвистического знака "как скрещении омонимии и синонимии"10.

Весьма красноречивой чертой трудов Карцевского, по большей части написанных по-франиузски, представляется то, что все они (даже посвященные вопросам общей лингвистики) проделаны на материале современного русского языка. "Материал из других языков, - как писал об этом Якобсон, - оказывается в его научных трудах (152) только побочным <...>. "В своей работе я - человек одной любви, - говорил он обычно, - и любовь эта - есть русский язык"11.

Во время финской войны Карцевский отправился в Финляндию в качестве журналиста. И там занимался не только журналистикой, но сбором материала по устной речи русских военнопленных, а также образцов языка их письменных посланий домой.

Жизнь Карцевского в нейтральной Швейцарии во время Второй мировой войны была несравнимо более спокойной, чем у его друзей и коллег по Праге. В послевоенные годы, продолжая преподавательскую деятельность, он начинает остро чувствовать свою оторванность от мировой науки. Эта тема проявляется в его письме к Якобсону, написанном в апреле 1948 г. в ответ на полученный им экземпляр коллективного труда о "Слове о полку Игореве", подготовленного известным нью-йоркским семинаром12. На протяжении следующих месяцев Карцевский и Якобсон обмениваются несколькими письмами, в которых, с одной стороны, обнаруживается полная их солидарность в научных вопросах, а с другой диаметрально различные взгляды на дальнейший профессиональный путь в условиях эмиграции13. Из писем Карцевского мы узнаем о его желании вернуться на родину. Это решение он мотивирует ощущением своей научной изоляции: "здесь мне не с кем словом обменяться, посоветоваться, проверить себя" (20 мая 1948); "книг нет, людей, чтобы посоветоваться о моих работах, тоже нет. Доходишь до того, что не уважаешь своего преподавания!" (3 октября 1948). Но главная причина предполагаемого отъезда состоит в осознании невозможности завершить в Женеве свои труды: "Начатое - останется в рукописях, в которых никто не разберется <...>. А там, если бы даже я и не смог их опубликовать <...>, то смог бы их закончить, привести в порядок, когда-нибудь они появились бы в свет или были бы использованы" (3 октября 1948). Из этих же писем Якобсону мы узнаем о посланных Карцевским в СССР нескольких запросах на тему своего возвращения: в Президиум Академии наук, В. В. Виноградову (с которым Карцевский когда-то был знаком и который неоднократно ссылался на его труды14). Л. В. Щербе (о его кончине в 1944 г. Карцевский не знал) и И. И. Мещанинову Ни один из этих адресатов не откликнулся на просьбу женевского профессора.

Письмо Карцевского тогдашнему директору Института языка и мышления академику Мещанинову (1883-1967) сохранилось в личном фонде последнего. Здесь не место характеризовать этого видного советского лингвиста и археолога, приверженца "нового учения о языке" Н. Я. Марра. То, что Мещанинов никак не отреагировал на запpoc Карцевского, вполне естественно: письмо попало в руки адресата накануне крупномасштабной идеологической кампании, развернувшейся в области филологических наук к концу 1947 г., когда нa повестку дня снова вставала борьба с "буржуазным языкознанием"15. (153)