неизвестен Автор - История русской литературы в четырех томах (Том 3)

Катков, выдавая себя за защитника пушкинской поэзии и истинного искусства, приписывает "Современнику" отрицание искусства, стремится преподнести читателю Пушкина как поэта "мгновения" и как вождя той "русской партии" (т. е. партии либералов), от лица которой выступал "Русский вестник". У Пушкина, по мнению Каткова, нельзя искать полных характеров. "Борис Годунов" - только "слепок отдельных сцен". Таковы и болдинские пушкинские трагедии, а "Евгений Онегин" представляется Каткову романом, в котором дано искусственное сцепление ряда картин.

"Русский вестник" вел систематическую борьбу с материализмом, с заветами Белинского и традициями гоголевскою направления, с идеями "Современника" и "Русского слова". Б статьях "Старые боги и новые боги" и "Одного поля ягода", опубликованных в "Русском вестнике" за 1861 г., философию разночинцев Катков характеризовал как шарлатанство и глумление над нравственностью, как проповедь вульгарных представлений о человеке. Философии Чернышевского и Добролюбова "Русский вестник" противопоставил откровенный поповский идеализм П. Юркевича, реакционное сочинение которого "Из науки о человеческом духе" (оно было направлено против "Антропологического принципа в философии" Чернышевского) журнал Каткова всячески популяризировал на своих страницах. Н. Г. Чернышевский в статье "Полемические красоты" дал убийственную отповедь всему реакционно-либеральному лагерю.

Характерна и позиция умеренно-либеральных и бесцветных "Отечественных записок" 60-х гг. во главе с А. Краевским и С. Дудышкиным. Если "Современник" игнорировал крестьянскую реформу, то "Отечественные записки" всячески ее восхваляли. Мартовский номер журнала в 1861 г. открывался манифестом, который объявлялся "благовестом царского слова, призывающего всю Россию после долгого ночного бдения к светлой заутрени воскресения русской свободы". [22] Журнал Краевского утверждал, что после объявления воли в России не должно быть борющихся партий, оппозиции к царю - все объединились в общем деле освобождения народа, который-де с благоговением принимает положения манифеста, открывающие ему путь к процветанию.

Однако эта социальная идиллия разрушалась действиями мужика, его бунтами, сопротивлением введению манифеста. И тогда "Отечественные записки" обрушились на народ, на "свистунов" и "мальчишек" (т. е. на революционную интеллигенцию, на деятелей "Современника"). Совсем в духе Каткова публицисты "Отечественных записок" (С. С. Громека прежде всего) утверждали, что "нигилисты" не имеют почвы в России, что они отрицают авторитеты, не знают фактов, руководствуются не наукой, а отвлеченными теориями (т. е. теориями революции и социализма). В области литературной "Отечественные записки" устами своего главного критика Дудышкина заявили о своей приверженности к эстетической теории искусства.

С либерально-эстетическим лагерем сближался и талантливый критик А. Григорьев, выступавший на страницах погодинско-шевыревского журнала "Москвитянин", славянофильской "Русской беседы". Позже он стал сотрудником журналов братьев Достоевских ("Время", "Эпоха"). В рассматриваемый период Григорьев опубликовал ряд своих работ ("О правде и искренности в искусстве", "Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства", "Несколько слов о законах и терминах органической критики" и др.). [23]

Исходный принцип своей "органической критики" А. Григорьев строил на теории "косвенного" и "прямого" отношения художника к действительности. Под косвенным отношением критик разумел сатирическое, гоголевское - или, как он говорил, "раздраженное" - изображение жизни, проявившееся у Лермонтова, [24] у писателей гоголевского направления. В основе истинного искусства лежит прямое, непосредственное отношение художника к действительности, сущность которого не в "раздражении", а в "ясном уразумении действительности". [25] С этой точки зрения А. Григорьев истолковывает основные явления русской литературы. Оказывается, что в "желчном негодовании" Гоголя, в его сатире торжествует примирение. Пусть холод сжимает сердце при чтении "Шинели", но, подчеркивает Григорьев, "вы чувствуете, что этот холод освежил и отрезвил вас <...> и на душе у вас как-то торжественно. Миросозерцание поэта, невидимо присутствующее в создании, примирило вас, уяснивши вам смысл жизни". [26] Представители либерально-"эстетической" критики стремились противопоставить всех выдающихся писателей того времени традициям гоголевского направления, пытаясь "оторвать" Толстого, Островского, Тургенева, Гончарова и Писемского от заветов Белинского и Гоголя и противопоставить их лагерю "Современника" Чернышевского и Добролюбова. А. Григорьев, используя другую аргументацию, делает то же самое. Он говорит, например, об "освобождении" Тургенева от "односторонностей" школы Гоголя. Он высоко оценивает роман "Дворянское гнездо", считая, что Лаврецкий - человек "почвы", в нем художник дал положительный тип, в котором отразился процесс роста национального самосознания, что нашло свое выражение в "святой связи пушкинской натуры с Ариной Родионовной". [27] Чтобы понять эту программную формулу критика, следует иметь в виду, что в образе Арины Родионовны, с его точки зрения, получили выражение самобытные, коренные основы русской национальной жизни. Пушкина же критик в известном смысле отождествлял с Белкиным. Слияние того и другою и является русским идеалом человеческой личности.

Подлинными защитниками Пушкина, продолжателями дела Белинского в изучении наследия поэта явились Чернышевский и Добролюбов, которые в 1855-1856 гг. также откликнулись на анненковское издание сочинений Пушкина. Правда, представители революционно-демократической критики не могли в силу ряда обстоятельств (условия литературно-общественной борьбы того времени и задачи, которые ставили Чернышевский и Добролюбов перед литературой, а также отсутствие многих материалов о жизни и творчестве Пушкина) вполне правильно понять смысл духовных исканий великого поэта. Им далеко не все было ясно в позиции Пушкина, особенно после восстания декабристов. Но главная линия в критических суждениях Чернышевского и Добролюбова о Пушкине была верной и очень важной.

Опровергая домыслы либерально-эстетической и славянофильской критики, Чернышевский и Добролюбов говорили о Пушкине и Гоголе как о великих деятелях двух разных исторических периодов в развитии русской литературы. Критическая борьба разгорелась вокруг творчества выдающихся ее представителей, продолжателей Пушкина и Гоголя. Так, в связи с произведениями Тургенева возникла полемика о положительном герое, об образе "лишнего человека". В статье 1857 г. об отдельном издании "Повестей и рассказов И. С. Тургенева" (1856) Дружинин изложил типично либеральный взгляд и на "лишнего человека", и на положительного героя в русской литературе. Он готов согласиться с тем, что главная беда Рудина состоит в неумении связать слово с практической деятельностью. Но не этим озабочен критик. С его точки зрения, в проповеди Рудина было много необузданной горячности, упорства, его идеалы были слишком высоки, поэтому лишены мудрости, своевременности. Дружинин говорит о необходимости практического дела как основы жизни положительного героя. Но практическое дело Дружинин понимает в смысле примирения с жизнью. Чтобы перейти к делу, Рудин должен, по мнению Дружинина, возвыситься "до возможной и необходимой гармонии с средой, его окружающей". [28]