Лидия Гинзбург - О психологической прозе

Насильственные сочетания не удались. Герой повести воспринимался по-разному, в том числе даже как мелкий эгоист и пошляк 1. Основной конфликт невольно оказался подмененным. Станкевич решается на разрыв со своей невестой Л. А. Бакуниной, убедившись в недостаточности своего к ней чувства, решается потому, что брак без любви - согласно доктрине, которую исповедовал он и его друзья, - это профанация идеи любви, поругание духа. У Колосова в подобной ситуации мы встречаемся скорее с чем-то вроде теории свободной любви, которой предстояло впоследствии занять существенное место в мировоззрении интеллигентов-разночинцев 2. В тургеневской повести 1844 года эта концепция еще только смутно наметилась. Дружинин писал об "Андрее Колосове": "Беда повести состоит в том, что ее замысел разнится с постройкою, что тип, зародившийся в голове даровитого рассказчика в рассказе утратил все свое значение..." 3

1 См. об этом комментарий к "Андрею Колосову". - Тургенев И. С. Указ. изд., Соч., т. 5, с. 546.

2 Более ранним явлением был "жоржсандизм" 30-40-х годов, которому отдали дань и Белинский, и Герцен, и люди его круга.

3 Дружинин А. В. Собр. соч., т. 7. Спб., 1865, с. 307.

Неудача молодого Тургенева представляет теоретический интерес. Она свидетельствует о том, как трудно создать единичный литературный характер, когда еще не сложилась или еще не уловлена структура соответствующего исторического характера, его шаблон. Именно Тургенев нашел впоследствии ключевое слово нигилист и в лице Базарова создал эталон для целых поколений. Столь же четкой была у него и категория лишнего человека. Но личность Станкевича не далась Тургеневу не только в раннем "Андрее Колосове", но и много позднее в "Рудине", где Станкевич изображен в лице Покорского - по собственному признанию Тургенева, неудачно.

Покорский - фигура идеологически более четкая, но как характер Покорский образован по тому же принципу, что и Колосов. Это Станкевич с примесью Белинского, сочетание гармонии с обиходом бедняка-разночинца.

Для образа Станкевича, с его сложной переходной природой, Тургеневу не удалось найти модель. Бакунина он, напротив того, отнес к разряду хорошо ему знакомому, им самим оформленному, - к разряду "лишних людей". Против такой типизации Бакунина протестовали и Герцен, и Чернышевский. Бакунин, конечно, не был "лишним человеком". Он был человеком неутомимой организаторской деятельности, фанатической сосредоточенности на своих, пусть нередко абстрактных целях. Таким он был и остался во все времена - от борьбы за "освобождение Вареньки" до руководства международным анархическим движением. При этом Рудин - и это признавали все - наделен многими опознавательными признаками Бакунина. Как бы опасаясь, что они могут остаться незамеченными, Тургенев собрал их воедино в знаменитой лежневской характеристике Рудина: "Он замечательно умный человек, хотя в сущности пустой... Он деспот в душе, ленив, не очень сведущ... Любит пожить на чужой счет, разыгрывает роль, и так далее... это все в порядке вещей. Но дурно то, что он холоден, как лед... Холоден, как лед, и знает это и прикидывается пламенным". Весь этот набор качеств можно встретить в письмах Белинского, Боткина и других, написанных в пору борьбы и полемики с Бакуниным. Но, став качествами Рудина, они лишились основного приводившего их в движение принципа. Тургенев образовал из них другую структуру, структуру "лишнего человека".

В Андрее Колосове также сосредоточен ряд опознавательных признаков Станкевича - от всеобщей любви, окружающей героя, до его веселого характера и даже смешливости в сочетании с высокой жизнью духа. Андрею Колосову свойственны "ясный, простой взгляд на жизнь" и "отсутствие всякой фразы". Это именно те основные определения, посредством которых в дружеском кругу строился образ Станкевича. Все же и Колосов, и Покорский на Станкевича не похожи. Станкевич и Белинский, скрестившиеся в одном образе, - это явления разной социальной природы, принадлежащие разным (хотя хронологически очень близким) стадиям движения русской культуры к реализму.

Белинский пошел гораздо дальше. Именно потому идеалисты 30-х годов своим учителем и образцом считали Станкевича. Станкевич для них был обещанием ясности и гармонии. Предельные решения Белинского, его страшная последовательность, все его судорожное, мучительное развитие пугало и отталкивало умы.

Станкевич судил и разоблачал себя как холодного человека. Этот мотив проходит через его письма с чрезвычайной настойчивостью. "Пустою или опустошенною - не знаю как назвать мою душу? Опустошенною? Но что же было в ней?.. Милый друг, в ней было что-то и что-то еще осталось, но оно так мало и бедно. А я надеялся на такую богатую, такую полную жизнь. В этом - моя ошибка, моя вина... Любовь - религия, единственно возможная религия, и религия должна наполнить каждый момент, каждую точку жизни, иначе любить не может человек, мало-мальски сознающий себя, но для того, чтобы быть способным к такой любви, надо быть более развитым, надо быть духом, я же был лишь душою и, притом, болел прекраснодушием" 1.

1 Переписка Н. В. Станкевича (1830-1840). М., 1914, с. 626- 627. Далее ссылки на ото издание даются в тексте.

Это письмо к Бакунину от мая 1837 года (оригинал - по-немецки) объясняет многое - не только этическую позицию самого Станкевича, но и настроенность кружка. Оно прежде всего объясняет, каким образом Станкевич, перед которым преклонялись товарищи, мог судить себя строго и притом без малейшей игры и позы. Он выдвинул недоступно высокую этическую идею - любви, наполняющей "каждую точку жизни". Нравственная практика не могла не отставать от этой задачи. Вот почему в сознании Станкевича и Белинского возникают такие оценочные категории, как апатия, вялость, холодность, безлюбовность, - понимаемые как вина, как грех против духа. Сухость, апатия враждебны требованию любви, леность - требованию напряженной жизни в духе, безволие - требованию самосовершенствования. Это уже уход от романтического конфликта, порожденного преизбыточностью духовных богатств, отделявшей героя от толпы, подготовлявшей романтическое разочарование. Сейчас источником зла, напротив того, является духовная недостаточность. В одном из писем к Грановскому Станкевич говорит, что "человеческая натура" "нуждается в потребностях. Ей надобно возвыситься до них" ("Переписка...", 449). Это значит - высшие потребности души не отпускаются ей в готовом виде.

Наиболее конкретным выражением любви оказывается любовь к женщине (так в своих письмах утверждает Станкевич). Философский конфликт, оставаясь философским, в этом плане приобретает психологические черты. Свое увлечение Л. А. Бакуниной Станкевич принял за идеальную любовь, открывавшую возможность идеального брака. Скоро он понял, что ошибся. Согласно этическому кодексу, принятому в кружке, брак без любви был бы величайшим грехом против духа. Меньшим злом представлялась жестокость разрыва. Но разрыв с тяжело больной девушкой приходилось оттягивать, приходилось обманывать (роль столь неподходящая для Станкевича).