Александр Флоря - Русская стилистика - 1 (Фонетика, Графика, Орфография, Пунктуация)

Стиль в художественной литературе не сводится к совокупности ярких приемов, к системе "отклонений" от нейтрального языкового стандарта, как утверждают крайние формалисты, - не потому, что не читали М.М. Бахтина и др., а потому, что так удобнее на практике. Бельгийские филологи остроумно высказались по поводу принципа "отклонений": "Это то же самое, что рассматривать женщину с точки зрения, чего ей не хватает, чтобы быть мужчиной" (Общая риторика 1986: 42). Стиль - это языковой образ авторской личности в целом, включая то, что свойственно не только ему самому, но и его литературной партии, его эпохе и т.д.

И здесь мы подходим к важнейшему пункту, который следует осознать: стилистика содержит в себе всё, что относится к филологии*. По этому поводу ученые высказывались неоднократно: "Предметом стилистики служат все области и все способы использования языка, в особенности литературного" (Виноградов 1961: 12); "В самом общем понятии "стиль" бывает там и тогда, где и когда язык манифестирует в речи" (Гельгардт 1966: 145). И, наконец: "[С]тилистика представляет собой дисциплину принципиально иного порядка, нежели фонология, грамматика, семантика, а не просто очередную ступень в иерархии языковых уровней. Стилистика рассматривает общий язык данного общества, распадающийся на различные подъязыки, тогда как указанные дисциплины рассматривают отдельные нормы для экспликативного общения" (Успенский 1969: 492); "Стилистика - это филологическая дисциплина, изучающая (1) не одинаковые для разных условий языкового общения а) принципы выбора и б) способы организации языковых единиц в единое смысловое и композиционное целое (текст), а также (2) определяемые различиями в этих принципах и способах разновидности употребления языка (стили) и их систему" (Горшков 2002: 20).

Можно было бы сказать: стилистически значимо любое отклонение от литературной нормы; стилистика возникает там, где появляются оттенки смысла. Это верно, однако не полностью. Ученые говорят так: стилистика возникает там, где появляется смысл.

Стилистика - это (воспользуемся формулировкой Р. Барта) "вторая лингвистика", и, в идеале, ее следовало бы преподавать параллельно с СРЛЯ, причем с первого курса до последнего. СРЛЯ излагает строение, нормы, законы русского языка, стилистика - особенности его функционирования, а главное детали, тонкости употребления языковых единиц. Такие дисциплины, как стилистика, культура речи, эстетика слова - это, в сущности, "высший пилотаж" науки о языке, потому что здесь языко-знание (т.е. и лингвистика, и процесс познания языка, и знание предмета, владение профессией) осуществляется во всей полноте. Для полноценной работы стилист должен знать и лингвистику в максимальном объеме, и литературоведение, и искусствоведение, и философию, и историю, и культурологию, и основы естественных наук, и многое другое, причем никакие знания не могут оказаться чрезмерными.

Стилистика, лингвопоэтика, риторика, эстетика слова, герменевтика

Под перечисленными дисциплинами, без которых существование стилистики невозможно, разные ученые понимают не одно и то же. Поэтому филологи иногда полемизируют, хотя на самом деле не утверждают ничего такого, с чем не согласились бы их оппоненты. В 20-х гг. М.М. Бахтин спорил с формалистами, определившими искусство как совокупность приемов. 40 лет спустя его последователь В.В. Кожинов с тех же позиций критиковал Тартуско-Московскую школу, прежде всего Ю.М. Лотмана и его программный труд - "Лекции по структуральной поэтике". "Возможна ли структуральная поэтика?" - спрашивает Кожинов и доказывает, что "изучать поэзию как систему сигналов, не принимая во внимание "художественную сторону" (...) - это уж совсем не нужное и бесплодное занятие" (Кожинов 1965: 106). Утверждение Кожинова само по себе справедливо, чего, разумеется не стал бы отрицать и Лотман, никогда не игнорировавший художественности текста. Но дело в том, что Кожинов фактически говорит о лингвоэстетике, тогда как поэтика, то есть устойчивая система выразительных средств (экспрессам), вполне может быть и структурной. Пример тому - книга льежских филологов под названием "Общая риторика" (правильнее было бы назвать ее просто "Поэтикой").

Философ Г.Г. Шпет высказался образно: "Поэтика - наука об фасонах словесных одеяний мысли". И добавил, что она не предписывает "правила моды, она их учитывает", т.е. обобщает художественные эксперименты писателей, выстраивает систему выразительных средств (Шпет 1989: 447).

Различные понимания стилистики и смежных с ней наук - отдельная и весьма обширная тема, рассмотрение которой не входит в наши задачи. Поэтому ограничимся изложением точек зрения, использованных в данной работе.

Ю.М. Скребнев предлагает такое определение своей науки: "Лингвистика субъязыков" (Скребнев 1985), то есть частных стабильных языковых систем ("язык" ученых, публицистов, деловых людей, жителей села и горожан, молодежи; системы выразительных средств, типичных для конкретного художественного направления - например, стиль барокко; индивидуальная манера писателя - все это разнообразные субъязыки).

Под поэтикой мы будем понимать науки о строении, а также функционировании книжной речи, прежде всего художественной и публицистической. Особенности последней изучает риторика - таким образом, ее можно считать частью поэтики, а обе дисциплины вместе включать в состав стилистики; впрочем, риторика в широкого смысле слова фактически совпадает со стилистикой, ибо это "наука об условиях и формах эффективной коммуникации" (Гиндин 1986: 364). Интересно определение риторики, данное М. Божуром: теория создания убеждающих текстов (Beaujour 1989).

Эстетика слова (лингвоэстетика) - это, в сущности, искусствоведческая дисциплина (такая же, как музыковедение, театроведение и т.п). Так понимает ее, например, М. Верли (Верли 1957: 57). Аналогично думал и М.М. Бахтин, критиковавший деятелей ОПОЯЗа, понимавших филологию как "материальную эстетику": детальный анализ языкового материала (Бахтин 1986).

Особенности лингвоэстетической интерпретации текста хорошо иллюстрируются примерами из рассказа И.Л. Андроникова, который, по совету своего университетского друга Л. Обломиевского (будущего литературоведа), посещал семинар Л.В. Щербы. За три года Щерба детально разобрал восемь строк "Медного всадника". Вот как это выглядело:

- (...) пока мы еще не выяснили, кто это стоит, полный великих дум?

- Петр, - несмело предложил Обломиевский.

- Тут не сказано...

Я сказал:

- Дальше сказано.

- Нет, не сказано. Сказано просто: "И думал он". Опять "он" <...>. Обломиевский сказал:

- Может быть, "он" это Медный всадник.

- Нет, - возразил Щерба. - Медного всадника тогда еще не было <...>. Я не могу сказать, кто это - Он, если мы не учтем модальности суждения, обусловленного различием между логическим определением и образным выражением <...>. Я не знаю, что такое пустынные волны. Может быть, вы попробуете объяснить это.