Виктор Липатов - Краски времени

Справедливо писали, что только портреты Кустодиева составили бы тему для монографии. Врочем, такой темой мог стать и один портрет…

Портрет Ф. И. Шаляпина написан невероятным усилием воли. Кустодиев окончил его и удивился: да я ли смог? В маленькой комнате нарисовать великана Шаляпина, не имея возможности увидеть картину целиком, не по частям.

Портрет написан любовью.

Они любили друг друга. И чудо-артист и богатырь русской живописи.

О Шаляпине говорили: "Эпоха, как Пушкин". А Кустодиева за картины из русской жизни сравнивали с Московским Кремлем. Россия без Кустодиева, как без Кремля — каково сравнение! Две могучие силы соприкоснулись — вспыхнуло вдохновение. Возникли прекрасные декорации Кустодиева к опере "Вражья сила", оттого, может быть, ярче спел певец партию Еремки… И родился портрет Шаляпина: среди 130 изображений великого артиста в живописи и скульптуре — один из лучших.

Кустодиев сам сконструировал приспособление для работы: на потолке блок, через него веревка с грузом — вот и верти раму с холстом в любом направлении, ближе к своему креслу, дальше, в сторону… Приходилось работать, постоянно задирая голову кверху — "как плафон".

Два с половиной месяца отданы портрету.

…Шаляпин стоит на заснеженном пригорке, а вдали, внизу, шумит широкая масленица. Шаляпин нетерпелив и энергичен: "Движение мое неутомимое, беспрерывно… ждет у крыльца моя русская тройка с валдайским колокольчиком… надо мне в дальнейший путь!" Он как будто ушел с ярмарки и размышляет: не вернуться ли?

Во что вглядывается так пристально-нелюбопытно? Может быть, сожалеет-удивляется: праздник и без него идет-гудит. Как в юности, когда был он на ярмарке в Нижнем Новгороде: "Просторно, весело, разгульно текла жизнь великого торжища".

А ярмарка цветистая, хохочущая — обычная кусто-диевская "веселая "драка красок", как заметил А. Бенуа, на обычном знаменитом кустодиевском снегу, взрывается радостно. Чем не фон для столь чувствующего "свою интонацию" Шаляпина? Утверждают: таким, соединенным со своей декорацией, увидел художник певца в опере. Спектакль в честь третьей годовщины Октябрьской революции для рабочих петроградских ударных заводов прошел успешно. Взволнованный, растревоженный приехал Кустодиев домой, настойчиво говорил, что портрет Шаляпина нужен "для истории". Но сын художника вспоминает и о первой встрече отца с артистом, еще до спектакля. Когда с Кустодиевым только было договорено о декорациях. И вот приезжает Шаляпин — он ставил

"Вражью силу" в Мариинском театре. Приезжает и видит распятого в кресле художника. Накатывается жалость, но возникает разговор о будущей постановке, и жалость растворяется в нем. Шаляпин поражается мужеству, собранности, энтузиазму своего собеседника. Поет Кустодиеву партии оперы. Тот слушает и набрасывает в альбом будущие декорации. Тогда-то и рождается желание написать великого артиста на фоне широкой масленицы.

Несколько раз приезжает Шаляпин смотреть эскизы. А когда они написаны, бурно восторгается и решает их приобрести…

После премьеры Шаляпин появляется в мастерской Кустодиева, с порога запевает "Славу" и трогательно благодарит… Художник сразу "увидел" своего Шаляпина. Увидел зимой, когда мороз бодрит, и гулянье от морозного поджига отчаянней и звончей. Пушкин у Кустодиева неизменно связан с осенью, а Шаляпин с зимой…

Он у Кустодиева смотрится этаким барином, владыкой сцены. А присмотришься повнимательнее: это же Федька Шаляпин из казанской Суконной слободы. Вот стряхнет с плеч шубу, этот вятский крестьянин, грянет "Дубинушку" — тогда-то сойдет с шаляпинского лица неспокойное напряжение и дрогнет все вокруг от "песенной хмели"…

Помните: "Похожий портрет… который внутренне похож…" Портрет написан в трудные для искусства, двадцатые годы… Война, голод, разруха. Жесткое, неустоявшееся время, которому, впрочем, искусство было необходимо, как хлеб и оружие. И шла опера в стынущем зале, и, греясь от печки-"буржуйки", недоедая, писал Кустодиев свой лучший портрет, портрет-картину.

С портретом Шаляпин никогда не расставался: хранил "как драгоценнейшее достояние"; может быть, в парижском кабинете разговаривал с прежним Шаляпиным, только русским, не захватанным мировой славой.

Портрет написан как воспоминание, как знак общей памяти и душевной щедрости.

Противоречивый, вспыльчивый, человек ухабистого характера, Шаляпин с Кустодиевым доверчив, ровен, спокоен, ласков.

Замечали в нем "особенную нежность", когда заговаривал о Кустодиеве. Был он верным товарищем: таскал немощного художника на руках с четвертого этажа, добывал машину, привозил в театр и снова, на руках, — в ложу.

Приход Шаляпина — всегда праздник для Кустодиева: словно врывался в комнату огромный, распашистый, насыщенный музыкой и красками мир…

В память о том повесил Кустодиев на свою "любимую стенку" автопортрет Шаляпина, который тот нарисовал во время сеансов…

Невозможно с полным осмыслением происходящего написать, как это свинцово тяжело — не встать на собственные ноги, во всем зависеть от других. И знать, что не встанешь ни завтра, ни послезавтра, никогда. Постоянно — утомляющая боль. Высокая сила спокойного преодоления. Но уже в 1922 году впервые вырываются у Кустодиева слова отчаяния. И все-таки он сражается еще четыре года. Успевает совершить последнее путешествие и попрощаться с любимой Волгой, страной детства. Навсегда остались с ним карусели, разноцветные шары, балаганы, шарманка, ныряние под пароходы. Пестрый астраханский мир. Кустодиев говорил: "У меня и душа-то по природе Астраханка…", имея в виду не только декоративную смесь Европы и Азии, не только причастность к своей провинции — но прежде всего страну детства, ее счастливые дары…

Он успевает попрощаться и с другой страной — музеем Старых мастеров. "…Хочется работать много, много и хоть одну написать картину за всю жизнь, которая могла бы висеть хотя бы в передней музея Старых мастеров".

Когда это написано? Кем? Юнцом, только ступившим на путь служения искусству с пустой котомкой за плечами? Академиком, известным живописцем. И он даже не в сам музей Старых мастеров просится — только в переднюю. "Мы в академии не столько учились у Репина, сколько в Эрмитаже". Болезнь разлучает с Эрмитажем. На помощь приходят друзья. И наступает праздник. В белоснежной сорочке и бархатном пиджаке Кустодиев устремляется в святилище, к своим богам. Друзья проложили по лестницам доски, и он въезжает в музей на кресле-коляске. Художник странствует от Тициана к Веласкесу, затем к любимым "малым голландцам". Й наконец, Рембрандт. Из пяти часов полтоpa проводит возле его полотен. "…10 лет его не видел!.."