Герберт Вейнсток - Джоаккино Россини. Принц музыки

«Мой обожаемый сын! Я не сразу ответил тебе, потому что мое пошатнувшееся здоровье не позволило мне насладиться твоим бесценным даром – стилтоном. Сегодня, вновь обретший силы благодаря этому восхитительному сыру и охваченный его ароматом, я, наконец, могу выразить чувства живой благодарности со стороны своих желудка и сердца. Теперь более, чем всегда, я утвердился во мнении, что, если человек ест стилтон часто и в больших количествах (как, я полагаю, делаешь ты), он должен сочинять классические оратории и, увенчанный лаврами, бежать рысью навстречу последующим поколениям. Продолжай в том же духе, мой любимый сын, в специальности, которая делает тебя уникальным и таким образом стань славой отечества и утешением твоего родителя.

Я должен просить тебя о большом одолжении, и вот в чем дело: один мой близкий друг, граф [Джузеппе] Маттеи из Болоньи, изобрел лекарство на основе овощей; если его применить вовремя, оно способно совершать чудесные излечения раковых заболеваний. Маттеи не врач и тем более не шарлатан, им руководит только благородное филантропическое чувство на благо человечества. Понимаешь? Моя просьба заключается в том, что я прошу тебя спросить у своего врача, существует ли действительно в Лондоне специальный госпиталь для больных раком и где он находится. Умоляю тебя сделать мне это одолжение. Если таковой существует, Маттеи хочет приехать в Лондон и предпринять несколько экспериментов. Заметь, что твой врач может извлечь из этого большую прибыль! Здесь в Париже я принес облегчение нескольким несчастным, находившимся на пути в мир иной, и могу поручиться за изумительную эффективность этой жидкости. Я знаю твое сердце и не сомневаюсь, что ты захочешь оказать мне эту услугу. Моя жена присоединяется ко мне в пожелании тебе в только что начавшемся году в полной мере довольства, телесного и духовного. Всегда счастлив назвать себя твоим любящим отцом Россини.

Нежно обнимаю твоего брата».

Для парижан Россини был объектом постоянного любопытства. Карафа как-то сказал, что русская княгиня уже два часа ждет на бульваре, чтобы мельком увидеть его, а если повезет, то и познакомиться. Что же делать? Россини ответил так: «Скажите ей, что я чрезвычайно люблю спаржу. От нее требуется только отправиться в Потель-де-Шабо, купить самый лучший пучок, какой только сможет найти, и принести сюда. Тогда я встану, и после того, как она как следует рассмотрит меня спереди, я повернусь, и она сможет завершить осмотр, рассмотрев и с другой стороны тоже, а затем уйти».

27 декабря 1865 года Россини написал письмо Верди, во всем остальном ничем не примечательное, привлекают внимание только подпись и обращение – соответственно: «Россини / бывший сочинитель музыки» и «месье Верди / знаменитому сочинителю музыки/ пианисту пятого класса!!!» Здесь Россини, по-видимому, ссылается на всем известный инцидент из раннего периода жизни Верди, когда ему отказали в приеме в консерваторию отчасти из-за того, что его игру на фортепьяно сочли недостаточно совершенной.

В конце мая или начале июня 1866 года к Россини привели двенадцатилетнюю девочку по имени Тереза Карреньо. Она так рассказывает об этой первой встрече почти шестьдесят лет спустя: «Здесь [в Париже] у меня появилась возможность познакомиться со многими великими музыкантами и знаменитостями того времени, среди которых был и великий Россини, любопытно, что именно он давал мне первые уроки пения. Да, в юности, говорят, я обладала хорошим голосом, занималась пением и даже пела несколько раз в большой опере.

Когда я познакомилась с Россини, мне было двенадцать лет, но поскольку я была крепкой и здоровой девочкой, то, несомненно, казалась старше. Россини посмотрел на меня оценивающе и сказал моему отцу: «Мне кажется, этот ребенок может петь. Давай, – сказал он, усаживаясь за пианино, – я хочу услышать твой голос». Он дал мне кое-какие советы по поводу дыхания и кое-чего прочего, выразил свое одобрение и направил к знаменитому итальянскому учителю делле Седие, с которым я довольно долго занималась». На Россини произвел такое большое впечатление «двойной талант «Терезиты», певицы и пианистки, что он написал для нее несколько рекомендательных писем – Луиджи Ардити и знаменитой учительнице пения мадам Пуцци Тозо, оба датированные 6 июня 1866 года. В первом он пишет о Карреньо как об «ученице природы, которая всегда будет матерью изящных искусств, обучавшейся у знаменитого [Луи Моро] Готтшалка».

Россини в тот момент занимался оркестровкой «Маленькой торжественной мессы» и вынашивал мысль услышать ее исполнение в церкви. Это желание не могло осуществиться из-за запрета на присутствие женщин-певиц в католических церквах. Желая представить на рассмотрение просьбу об отмене этого запрета во время церемонии латинского поминовения Пия IX, Россини 23 марта 1866 года написал своему старому другу Луиджи Кризостомо Ферруччи, знаменитому латинисту, служившему библиотекарем в библиотеке Лауренциана во Флоренции:

«Что ты думаешь по поводу моей медлительности с ответами на твои сердечные письма и о моих чувствах восхищения и благодарности за постоянно предоставляемые тобой доказательства неизменной любви, такой редкой в наше время? Обвиняй в этом только мое пошатнувшееся здоровье. Два месяца и даже более я страдал от своего застарелого катара, который готовит меня в дальнюю дорогу. Сегодня я чувствую себя лучше и, как видишь, даже в состоянии написать по крайней мере этот лист, чтобы послать тебе мое благословение и сообщить, что я получил посланные тобой Вергилиевы стихи (так хорошо переведенные), в которых проявляются твоя любовь ко мне, твои глубокие знания и утонченное искусство, оказывающее незаслуженную честь бедному пезарцу. Первый пакет немного задержался, второй прибыл вовремя, они мне всегда дороги. Позволь мне поцеловать тебя и снова поблагодарить, о мой любимый Ферруччи.

Возможно, ты уже слышал, что я написал торжественную мессу, исполненную в большом салоне моего друга графа Пилле-Вилля и вызвавшую много шума. Аккомпанемент временно состоял из двух фортепьяно и гармониума (маленького органа). Большой успех, несмотря на настойчивые просьбы истинных ценителей и невежд инструментовать ее таким образом, чтобы впоследствии можно было исполнять ее в какой-то большой базилике, и это, несмотря на недостаток голосов (так называемых белых), таких, как сопрано и контральто, без которых невозможно исполнить Глорию! Поясняю свои слова: римский папа, имени которого я не помню, опубликовал буллу, запрещающую наносить увечья мальчикам с тем, чтобы превращать их в сопранистов [110]. Эта мера, хоть и имела положительную сторону, стала фатальной для музыкального искусства, особенно для религиозной музыки (находящейся теперь в таком упадке). Эти искалеченные мальчики, которые не могли сделать никакой иной карьеры, кроме певческой, были основателями cantar che nell’anima sί sente [111], и ужасающий упадок итальянского бельканто происходит из-за отказа от них... Другой папа, о котором я не знаю ничего – ни имени, ни эпохи, – опубликовал буллу, запрещающую присутствие представителей противоположного пола на церковных хорах; ты, конечно, помнишь, что в наших церквах мужчины находятся с одной стороны, а женщины – с другой, теперь этот обычай совершенно изменился, мужчины и женщины перемешались, было бы смешно стремиться строго соблюдать предписание этой последней буллы. Кто занимает место сопранистов и женщин? Молоденькие мальчики от девяти до четырнадцати лет, обладающие в основном сырыми и не очень высокими голосами... Как ты думаешь, может ли религиозная музыка существовать за счет столь скудных ресурсов? Ты скажешь мне: а тенора и басы разве больше не существуют? Я отвечу так: они превосходны для «De profundis» [112], но вызывают разочарование в «Gloria in excelsis Deo» [113]...