Ю Лебедев - Литература (Учебное пособие для учащихся 10 класса средней школы в двух частях)

За что он ненавидит Лаевского, а тот его? За что они будут драться на дуэли? Если бы они с детства знали такую нужду, как дьякон, если бы они воспитывались в среде невежественных, черствых сердцем, алчных до наживы... людей, то как бы они ухватились друг за друга, как бы охотно прощали взаимно недостатки и ценили бы то, что есть в каждом из них. Ведь даже внешне порядочных людей так мало на свете!.. Вместо того, чтобы от скуки и по какому-то недоразумению искать друг в друге вырождения, вымирания, наследственности и прочего, что мало понятно, не лучше ли им спуститься пониже и на-(*183)править ненависть и гнев туда, где стоном гудят целые улицы от грубого невежества, алчности, попреков, нечистоты, ругани, женского визга..."

Именно благодаря этим нравственно чистым людям, за голосами которых скрывается автор, расстраивается дуэль и антагонисты духовно прозревают, побеждая "величайшего из врагов человеческих - гордость". "Да, никто не знает настоящей правды..." - думал Лаевский, с тоскою глядя на беспокойное темное море. "Лодку бросает назад,- думал он,- делает она два шага вперед и шаг назад, но гребцы упрямы, машут неутомимо веслами и не боятся высоких волн. Лодка идет все вперед и вперед, вот уже ее и не видно, а пройдет с полчаса, и гребцы ясно увидят пароходные огни, а через час будут уже у пароходного трапа. Так и в жизни... В поисках за правдой люди делают два шага вперед, шаг назад. Страдания, ошибки и скука жизни бросают их назад, но жажда правды и упрямая воля гонят вперед и вперед. И кто знает? Быть может, доплывут до настоящей правды..."

Главными врагами в творчестве зрелого Чехова являются человеческое самодовольство, близорукая удовлетворенность усеченными, враждебными реальной полноте жизни общественными идеями и теориями. Вспомним, что в эпоху духовного бездорожья в России стали особенно популярными идеи либерального народничества. Некогда радикальное, революционное, это общественное течение сошло на мелкий реформизм, исповедуя теорию "малых дел". Ничего плохого в этом не было, и 80-90-е годы стали временем беззаветного труда целого поколения русской интеллигенции, по благоустройству провинциальной, уездной Руси. В теории "малых дел" самому Чехову была дорога глубокая вера в культуру и плодотворность просветительской работы на селе, было дорого стремление насаждать блага культуры в самых глухих уголках родной земли. Чехов был другом и даже, в известном смысле, певцом этих скромных российских интеллигентов, мечтающих превратить страну в цветущий сад. Он глубоко сочувствовал гордым словам провинциального врача Астрова, героя пьесы "Дядя Ваня": "Когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я". Сам Чехов, поселившись с 1898 года по настоянию врачей в Ялте, с нескрываемой гордостью го-(*184)ворил А. И. Куприну: "Ведь тут был пустырь и нелепые овраги... А я вот пришел и сделал из этой дичи красивое культурное место".

Тем не менее в повести "Дом с мезонином" Чехов по казал, что при известных обстоятельствах может быть ущербной и теория "малых дел". В повести ей служит Лида Волчанинова, девушка красивая и благородная, самоотверженно преданная делу возрождения культуры на селе. Главная беда героини заключается в свойственном русском человеку стремлении обожествлять ту или иную истину, не считаясь с тем, что любая истина человеческая не может быть абсолютно совершенной, так как не совершенен и сам человек. В повести сталкиваются друг с другом две общественные позиции. Одну исповедует художник, другую - беззаветная труженица Лида. С точки зрения художника, деятельность Лиды бессмысленна, ибо либеральные полумеры - это штопанье тришкина кафтана: коренных противоречий народной жизни с их помощью не разрешить: "По-моему, медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки, при существующих условиях, служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья - вот вам мое убеждение".

Ответ Лиды как будто бы справедлив и исполнен чувства собственного достоинства: "Я спорить с вами не стану,- сказала Лида, опуская газету.- Я уже это слышала. Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы - правы". Чехов не навязывает нам свою точку зрения на спор между героями, призывая читателей к размышлению. Правда есть, и в словах художника, и в ответе Лиды, обе спорящие стороны до известной степени правы. Но беда героев заключается в том, что каждый из них претендует на монопольное владение истиной, а потому плохо слышит другого, с раздражением принимает любое возражение. Разве можно признать за абсолютную истину те рецепты спасения человечества, которые в споре с правдою Лиды предлагает художник? "Если бы все мы, городские и деревенские жители, все без исключения, согласились поделить между собою труд, который затрачивается вообще человечеством на удовлетворение физических потребностей, то на каждого из нас, быть может, пришлось бы не более двух-трех часов в день". Слов нет, эти мысли благородны, но лишь в качестве необходимой человеку мечты - "зо-(*185)лотых снов человечества". Ведь прежде чем развернуть в деревнях университеты, надо научить сельских ребятишек читать и писать.

Отстаивая право на мечту, верную спутницу искусства, художник слишком нетерпим к "злобе дневи", к повседневному, прозаическому труду. А такая нетерпимость провоцирует и Лиду на крайние высказывания. Разве можно согласиться с Лидой и принять за истину ее выпад: "Перестанем же спорить, мы никогда не споемся, так как самую несовершенную из всех библиотечек и аптечек, о которых вы только что отзывались так презрительно, я ставлю выше всех пейзажей в свете"?

Нарастающая между героями взаимная неприязнь и нетерпимость угрожает хрупкому веществу жизненной правды не только в них самих; она несет беду и окружающим их людям. В мире самодовольных полуправда гибнет чистое и святое чувство любви художника к младшей сестре Лиды Волчаниновой с ласковым прозвищем Мисюсь. "Мисюсь, где ты?" - таким вопросом-укором завершается повествование. Любовь покидает мир, в котором люди одержимы претензиями на исключительное право владения истиной и забывают мудрую, предостерегающую от самодовольства чеховскую мысль: "никто не знает настоящей правды".

Трагедия доктора Рагина. В 90-е годы Чехова тревожит не только догматическое отношение человека к истине, которое может причинить России много бед. Оборотной стороной догматической активности является общественная пассивность. На эту тему Чехов написал рассказ "Палата No 6", который по праву считается вершиной его реализма.