Вера Лукницкая - Перед тобой земля

Сложность ее быта Лукницкий, как мог, ей облегчал со всей энергией юного, здорового человека. С родителями его Ахматова поддерживала доброе знакомство. И когда она подолгу лежала в постели, Евгения Павловна посылала ей обеды. Павел Николаевич отвозил их на велосипеде и разогревал на примусе. Он доставал ей лекарства, ездил по разным делам к ее друзьям и знакомым, получал по доверенностям ее пенсию в ЦКУБУ и зарплату Шилейко в академии, когда тот отъезжал в Москву, писал за Ахматову письма, телеграммы, иногда под ее диктовку, иной раз под ее контролем, а то и просто по ее поручению. Кроме того, ей всегда нужен был человек, с которым она могла бы делиться всеми трудностями своих отношений с людьми в ее сугубо личной жизни. Можно было бы сказать "семейной жизни", если бы слово "семья" хоть в какой-то степени могло быть приложено к "отдаленной" от всех натуре Ахматовой. Ее суждения о людях, даже самых близких, оставались при нем. Он никогда ни в чем не подвел ее.Лукницкий выполнял ее поручения, а она охотно возлагала их на него, ощущая абсолютную веру в преданность человека, бескорыстными услугами которого пользовалась.

Не было вопроса, какой он не мог бы ей задать. Хотя, впрочем, благодаря высоко ценимому Ахматовой его такту, он этим не пользовался. И не было случая с ее стороны, когда он прочел? бы фигуру умолчания или неполную доверительность.

Создателями этой формы отношений были они оба, потому что если бы не его - и природные, и воспитанные им самим - качества, так устраивающие ее, не его всецелая преданность, то дружба вряд ли бы состоялась.

И ты меня не упрекнешь

Ни в чем - ни сердцем, ни мечтою,

Ты знаешь, что не может ложь

Лечь между мною и тобою.

Все так же чту, все так же верю,

Все так же, до конца, люблю.

И страстью дух не оскорблю,

И тайны никому не вверю...

...Она все чаще и чаще призывала его к себе по разным поводам. И высказать мнение о книгах и людях, и поделиться своими творческими пушкиноведческими планами, и прочесть только что написанные стихи или отрывки или давние, брошенные на полуслове.

Беседы с Ахматовой давали Павлу Николаевичу, конечно, много - в смысле развития чувства слова, ощущение культуры языка, выработки вкуса. У нее же научился он беспредельному почитанию Пушкина и высокой любви к нему. А когда разговор касался тех областей искусства, в которых Павел Николаевич пока не мог "соответствовать" ей, она терпеливо разъясняла ему, советовала прочесть ту или иную книгу, посмотреть ту или иную картину, познакомиться ближе с предметом темы по архитектуре Петербурга

Память у Ахматовой была поразительной. Эрудиция - огромной. Единожды прослушанное ею лет десять - пятнадцать назад стихотворение близких ей по духу поэтов она могла полностью прочитать наизусть и только иногда, забыв одно-два слова, говорила: "А здесь... точнее... точно... забыла!"

Помнить раз услышанные стихи у Ахматовой считалось хорошим тоном. Так же запоминали их и Лозинский, и Шилейко - сам поэт, писавший и публиковавший свои стихи.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

3.03.1925

В ответ на мои слова о большой эрудиции АА она сказала, что она очень мало знает.

"Я знаю только Пушкина и архитектуру Петербурга. Это сама выбрала, сама учила".

8.04.1927

Сегодня я учинил АА нечто вроде экзамена по знанию Пушкина. Взял однотомного и раскрывал на любой странице. Выбирал какую-нибудь самую малохарактерную для данного стихотворения строчку, читал ее вслух и спрашивал, из какого она стихотворения, какого года... АА безошибочно называла и то и другое и почти всегда наизусть произносила следующие за этой строчкой стихи... Перебрав так пятнадцать - двадцать примеров, я перешел сначала к прозе, а потом к письмам Пушкина. Оказалось, что АА знает и их так же безукоризненно хорошо. Я читал часто только два-три слова, и всегда АА совершенно точно произносила следующие за ними слова, а если это было письмо - подробно пересказывала мне содержание...

Могу утверждать, что и письма Пушкина АА знает наизусть.

Когда Ахматова рассказывала что-нибудь, то у нее получалось всегда так складно, как будто то, что она рассказывала, - литературное произведение. По этой причине речь ее при рассказывании всегда сопровождалась паузами. И предпочитала молчать в тех случаях, когда чувствовала, что ее рассказ не мог быть дан в окончательном, отшлифованном виде.

Однажды Ахматова рассказывала, как граждан выгоняли из квартир рыть окопы - то, что Федин позже изложил в "Городах и годах".

Для рассказа "Братья" Федин опять обратился к ней с просьбой рассказать о Петербурге такое, чтоб это было необычным, непривычным и вместе с тем наиболее характерным, и она рассказала ему о Васильевском острове и притом дала рассказу определенную тональность.

Лукницкий обычно читал ей сделанные им записи. Она осторожно корректировала. Кроме указаний на фактические неточности, в его суждения не вмешивалась.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

22.01.1925

Когда я читал АА воспоминания Мандельштама о Гумилеве, АА сказала мне: "Вы смело можете не читать, если что-нибудь обо мне. Я вовсе не хочу быть вашей цензурой. Гораздо лучше, если вы будете иметь разносторонние мнения..."

Лукницкий рассказывал, что способность ее к самоанализу была исключительной. В этих случаях она как бы смотрела на себя издалека, со стороны. Говорил, что она терпеть не могла мифов о себе, созданных понаслышке или по первому впечатлению.

Но иногда, о ней самой, Ахматова кое-что все же советовала убрать, переделать... Шутила по какому-нибудь конкретному поводу: "А я и не знала, что я такая, - постараюсь исправиться!" По поводу "восхищений" в ее адрес, которые часто рассыпал в своем дневнике ее восторженный друг, она была непримирима, корила его и, словно в свое оправдание, доказывала ему на конкретных примерах, какая она на самом деле "плохая"; говорила, что хочет, чтоб ее видели во всей реальности ее противоречий - достоинств и недостатков, что ей во всем нужны простота, правдивость, справедливость. Но, несмотря на то что Ахматова и протестовала против "восхвалительных" строк и Лукницкий, бывало, покорялся - выбрасывал, тем не менее в дневнике их не могло не быть...

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

24.01. 1925

Показала мне свинцовую медаль с ее профилем, сказала, что любит ее. Я заметил, что профиль тяжел.

"Это мне и нравится... Это придает "античности..."

20.03.1925

Принес АА бутылку мадеры. Принес и подарил том Державина (издание Смирдина, 1883 г.),1 надписал:

"А. А. Ахматовой.

Ты не тщеславна, не спесива,

Приятельница тихих муз,

Приветлива и молчалива...

1925.10.03. Преданный П. Л."1

20.03.1925

АА очень огорчилась дневником: "По этому дневнику выходит, что я злая, глупая и тщеславная... Это, вероятно, так на самом деле и есть..."