Илья Смирнов - Время колокольчиков

Стянутую в ДК милицию возглавляли три полковника в форме. (Не знаю уж, сколько в штатском) На входе, где проверяются билеты, некоторых зрителей хватали без объяснения причин и уводили в служебные помещения для допроса: «Откуда узнал о концерте, где взял билет». Но появление Градского несколько спутало программу. Градский в полном одиночестве сидел на сцене и мрачно смотрел в зал (к нему боялись подойти, как к Сахарову в Горьком).

Тоня тоже опасалась (и правильно) входить в ДК. Еле живая от холода, она стояла в каком-то закоулке рядом. Но ей нужно было передать внутрь деньги и документы. «Я отнесу» — сказал один из ее помощников, бесшабашный Леня Агранович, и взял пакет. Но тут же его остановили. Еще не милиция, а уже известный читателю Лёлик: «Дай-ка лучше пакетик мне!» Аграновича взяли на входе, а Лёлик сумел спокойно пройти в теплый гостеприимный зал.

Концерт начался с того, что какая-то сволочь завопила: «Давай АКВАРИУМ!» (хотя наши ребята объясняли всем, в чем дело, и вряд ли остался хоть один человек в зале, который бы этого не знал). Александр Борисович взглянул на кричавшего с аристократическим презрением (как римский патриций на лобковую вошь) и сказал в микрофон: «А ну, заткнись, пока я тебе голову не оторвал!». После чего обрушил на ошеломленных полковников «Монолог батона за 28» и Сашу Черного по полной программе:

Естественно, полковники, не читавшие Сашу Черного, ни на минуту не усомнились в том, чьи именно лица имеются в виду (как и большая часть зала, тоже не избалованная библиографически редкой классикой). Теперь-то они решили, что упрячут если не организаторов «по уголовке», так хоть певца за политику. К их большому разочарованию Градский отделался выговором по линии Москонцерта, а мощная облава принесла лишь несколько показаний типа: «Билеты мне всучил насильно у метро человек кавказской наружности в клетчатом пиджаке». Поясняю, что изначальная «бесплатность» билетов не давала оснований для возбуждения уголовного дела по факту спекуляции. А таинственный кавказец- альтруист, разгуливающий в пиджаке в трескучие морозы, стал с тех пор у нас популярным героем.

«Им хочется, бедным, в Майами или в Париж. А Уфа, Свердловск — разве это престиж?»

Мажоры — социальный тип, так метко определенный Шевчуком, поначалу поддержал рок-движение 80-х, поскольку его ритмы и имидж были несомненно более модными и современными, чем МАШИНА или РОССИЯНЕ. Однако бардовская струя оставалась ему принципиально чужда, и такие группы как ДДТ или ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ не вызывали у него своим «народничеством» ничего, кроме раздражения. Несовпадение вкусов стало явным после того, как нам была предложена для проката московская группа ЦЕНТР. Как ни странно, первый ее концерт, еще в клубе «Рокуэлл Кент», прошел почти удачно, потому что аппарат ставил знаменитый Мура, и в зале не было слышно ни единого слова за исключением обмена репликами между Мурой и вокалистом ЦЕНТРА В. Шумовым по поводу профессиональных качеств оператора за пультом и (алаверды) музыкантов на сцене. Но на следующий концерт аппарат ставил уже Володя Ширкин, отличный звукорежиссер, работавший с Градским. Соответственно, под «волновую» музыку ЦЕНТРА мы узнали от Шумова, что «звезды всегда хороши, особенно ночью», озаботились вместе с ним вопросом: «Где же ты, мальчик в теннисных туфлях? Быть может, у моря ты кушаешь фрукты?» и поддержали антивоенный призыв «мама, мама, я не верю в неизбежность катаклизма; мама, мама, будь активной и уйдет радиАктивность». И если для Троицкого эта группа ассоциировалась с какими-то модными новациями [27] См. Рок-разговор — Юность, 1983, № 5. , то для большинства слушателей, воспитанных Высоцким и Гребенщиковым — с тем самым, что ежевечерне изливало на нас телевидение, только в «примодненной» упаковке.

По мере того, как разворачивались репрессии, становилось ясно, что разногласия наши не только эстетические. В принципе, мальчик- мажор готов был (до определенного предела) отстаивать свои представления о красивой жизни против старого мажора, находящегося у власти (отсталого и немодного). И даже идти на определенные жертвы, в надежде на то, что в свое время настанет и его черед сменить папашу у руля. Но — на очень определенные, так чтобы они не затрагивали сытого существования в окружении дорогих вещей. В принципе, ничего страшного в этом нет: кто вправе требовать от человека, чтобы тот с улыбкой на устах ходил на допросы? Однако, как говорил наш кумир 70-ых Э. Че Гевара, «уставший имеет право на отдых, но не имеет права считать себя передовым человеком» — наши же модные мальчики, как ни в чем не бывало, претендовали на роль лидеров. Как только Андропов поднял планку риска много выше допустимого для них предела, вашему покорному слуге был предъявлен ультиматум: прекратить подпольную деятельность, которая-де ставит под удар всю советскую рок-музыку, и идти на компромиссы. Мы никогда не были противниками компромиссов (см. выше рассуждение о том, почему мы предпочли рок- движение диссидентскому), сотрудничали и с комсомолом, и с профкомами — но тут не могли удержаться от вопроса: как, собственно, ребята представляют себе компромисс с официальной линией, направленной на полное уничтожение рок-музыки как жанра?

Тогда, в 83-ем, не получив ответа, мы расстались с поклонниками ЦЕНТРА далеко не друзьями. Позже нам будет дан исчерпывающий ответ в письменном виде(см. главу «В птичнике у Пегги»).

Между тем, «мажорный рок» — ВИА в стиле «новой волны» 80-х — стал явлением если не культуры, то во всяком случае истории, особенно в Ленинграде, где местные КГБ и обком ревниво оберегали свою рок-резервацию от закрытия.

На протяжении 83-го года основной концертной базой Подмосковья был Зеленоград, где студенты МИЭТ и физики из местных «ящиков» во главе с В. Манаевым (тем, что любил булочки) облюбовали под сэйшена опорный пункт охраны порядка. Зеленоградцы сильно интересовались панк-роком. До них доходили восторженные рассказы о летнем «съезде советских панков» в «Салуне Калифорния», куда МУХОМОРЫ принесли торт, дабы человек, который совершит с этим тортом половой акт и кончит, был признан лучшим панком Советского Союза. (Поскольку закуски не хватало, торт кто- то съел до начала испытаний).

Но для такого жанра не подходил даже опорный пункт. Погуляв по окрестностям, МИЭТовцы обнаружили избушку на курьих ножках, значившуюся по всем документам как снесенная. А в избушке — комнату человек на 70 с большим столом, которую местная бабка-Ежка сдавала молодежи под банкеты. С бабкой договорились: объяснили, что у хорошего человека день рождения. Именинником был назначен ваш покорный слуга, который таким образом родился на два месяца позже природного срока.