Илья Смирнов - Время колокольчиков

А у солистки, надо сказать, был обнаружен чей-то чужой паспорт, в который она вписала что-то дурацкое — вроде «Иванна Андерс, датско-подданная». Счесть это изделие документом можно было только после основательной порции циклодола. Тем не менее Иванну-Жанну в течение более чем полугода перевозили из одного застенка в другой — из тюрьмы на экспертизу, с экспертизы обратно в тюрьму, чтобы отыграться на ней за проигранную партию.

Может показаться, что расправа над БРАВО и подобные акты бессмысленной жестокости объяснимы только маразмом системы и осуществлявшие их люди сами не ведали, что творили. Ничего подобного — они выполняли четкий и по-своему логичный социальный заказ. «Детские» песенки Иванны были опасны не своим содержанием, а тем, что она нагло нарушала феодальную монополию ведомств, ответственных за «песенки», и должна была понести строгое наказание — как негр, зашедший в ресторан для белых, или крестьянин, объявивший себя дворянином. Чтоб другим неповадно было.

Пока Хавтана допрашивали на Петровке, мне предстояло посетить конкурирующее учреждение. Туда меня привезли на «Волге» из дома в 8 утра, достаточно точно проследив, когда объекту случилось ночевать дома. Сидевший за столом в кабинете приветствовал меня обычным нелепым вопросом: «Догадываетесь ли вы, зачем вас сюда привезли?», ожидая услышать ответ по Альбрехту («Будет лучше, если скажете вы, иначе получится, что вам стыдно сказать»). Вместо этого я предположил, что речь пойдет о незавершившемся концерте — поскольку в одном из приехавших за мной ГэБэшников я опознал «аляску» с концерта БРАВО.

— Все ваши концерты закончились, — строго сказал человек за столом. Появились еще двое: один — седой, явно начальник, спросил, намерен ли я морочить им голову Альбрехтом. Я ответил, что оставляю этот метод для допросов в милиции, поскольку не верю, что такая серьезная организация в самом деле собирается устраивать политические процессы из концертов и дискотек, и кого-то за это сажать в тюрьму. Мне показалось, что они и сами не слишком-то довольны выполняемой работой. В течение четырех часов у нас происходила милая беседа, в ходе которой я решительно отводил все конкретные вопросы и не признавал ни единого факта своей причастности к чему-либо, в том числе к изданию журнала «Ухо» — зато всячески убеждал собеседников в том, что сам давно перевоспитался, в своей лояльности к строю и в безобидности рок- музыки для КПСС.

«Между прочим, вы нас обманываете, — сказал одни из них. — Мы точно знаем, что „Ухо“ печатается на вашей пишущей машинке». Я не мог отказать себе в театральном жесте. Дело в том, что сразу после концерта МУХОМОРОВ в МИСИС моя машинка была невзначай обменяна на аналогичную — ту, на которой сейчас я печатаю эти строки — и пребывала очень-очень далеко. «Поедемте сейчас ко мне, — воскликнул я. — Я сам отдам вам свою машинку, и если на ней печатается „Ухо“, подпишу вообще все, что угодно: и про билеты на ВОСКРЕСЕНЬЕ, и про дачу, и даже про иностранцев, с которыми ни разу не общался». После этого мне было, наконец, предъявлено прокурорское предупреждение о том, что деятельность гр. Смирнова входит в противоречие с советским законом. Это означало, что из кабинета я выйду своим ходом на ту самую улицу, по которой меня привезли.

Между тем, допросы у Федулова продолжались.

Продолжались и репрессии в других городах.

«Примечательна история с ансамблем ТРУБНЫЙ ЗОВ, поднятая на щит Севой Новгородаевым, — писал Ю. Филинов в „Комсомольской правде“, — У себя в Ленинграде этот ансамбль популярностью не пользовался: музыканты плохо играли и шаблонно мыслили. Александр (так у Филинова — И.С.) Баринов, руководитель ансамбля, решил „прославиться“ и записал цикл песен на религиозную тематику. И вот эту скверную музыку с убогими текстами Сева Новгородцев с пафосом выдает за величайшее достижение в области музыки. Ну что ж — кому за вранье платят, тот уж врет без удержу. Этого и ждут от нашей музыки „пророки“ западных музыкальных волн — проповеди „алкоголической темы“, неприкрытого хамства, хулиганства, кончая, как мы убедились, откровенной религиозной пропагандой» [29] Филинов Ю. Барбаросса рок-н-ролла. Комсомольская правда, 16.09.84. . «Кончая!..» За эту «пропаганду» (песни о Христе и ни слова о политике) Валерия Баринова и Сергея Тимохина несколько раз арестовывали: сначала пытались определить в психушку, затем обвинили в попытке перехода государственной границы и осудили на 3 года.

В лагере Баринова хотели уничтожить: передали ворам, что он — стукач. Он сумел не только переубедить соседей по бараку, но и обратить кое-кого в веру. Хуже с «интеллигентами», пинавшими его и его группу в печати.

Упорное заступничество Севы Новгородцева возбудило в защиту Баринова общественное мнение христианских стран и спасло ему жизнь.

Очень тяжкая ситуация складывалась в Уфе вокруг группы ДДТ. Из любимого певца-лауреата Шевчук после альбома «Периферия» превратился в «клеветника на башкирскую деревню» и в «агента Ватикана». Именно такой вывод сделала местная газета «Ленинец», изучив текст песни «Наполним небо добротой», в которой упоминалось все то же крамольное имя Христа. Статьи о Шевчуке («Менестрель с чужим голосом», «Когда срываются маски») в силу особенностей провинциальной журналистики ничем не отличались от канонов 1937 года. Как ни странно, их писали и редактировали достаточно близкие Юрины знакомые (чтобы не говорить нелюбимого Гребенщиковым слова «друзья») [30] См. Хвостенко С. Реабилитация. Урлайт, № 6/25. Частично перепечатана: Сельская молодежь, 1989, № 11. . Шевчука выгнали с работы и потребовали подписи под «отказом от сочинения и исполнения песен». По-видимому, он ответил на эту юридическую новацию слишком резко, поскольку вскоре вечером на дороге на него напали абсолютно трезвые, с виду приличные… ну, хулиганы, что ли.

Никто не знает, чем кончилась бы эта встреча, не появись рядом случайно прохожие. В отместку Шевчук начинает записывать новый альбом. Для этого он вместе с В. Сигачевым покидает Уфу, где стало слишком уж небезопасно, и перебирается в столицу. Здесь С. Рыженко и джазовый саксофонист Сергей Летов вызватись ему помочь в записи. Новый LP ДДТ—85 «Время» получился на удивление оптимистичным. Правда, вскоре после окончания работы над альбомом, «писатель», на квартире которого все происходило, был арестован, а вся его аппаратура конфискована. Но хиты ДДТ—85 уже распространялись по стране: «Мальчиков-мажоров» и «Дорогу» заучивали наизусть тысячи людей. А путь самого Шевчука лежал в город Ленинград.

Однако, мы забежали вперед — вернемся в черненковский 84-й. В мае настал черед МУХОМОРОВ. По отношению к ним власти проявили изобретательность и склонность к разнообразию художественных приемов. В один и тот же день участников группы, закончивших к тому времени институты и освобожденных от армейской службы, свезли на городскую призывную комиссию (минуя районную) и признали годными. Костя Звездочетов начал голодовку и, поскольку действительно не отличался крепким здоровьем, быстро пришел в такое состояние, что мы всерьез опасались за его жизнь. Олег Ухов из ЗЕБР и другие Костины друзья подготовили операцию по тайному вывозу его за пределы московской области в больницу г. Вязьмы, однако Костя был уже не в состоянии прибыть на место встречи. Он оказался в одной из московских больниц. Когда на следующий день туда пришел его отец с передачей, врачи не смогли даже объяснить ему, что случилось с сыном, повторяя: «Его увезли».