Казимир Малевич - Том 5. Произведения разных лет

Поэтому мне думается, что чистых физических проявлений не существует, ибо все то, что кажется нам исключенным из нашего психопредставления, не существует.

Если мы попробуем опровергнуть это положение тем фактом, что в мире существует материя, которая не одарена <���способностью> преломлять в себе действительность в ту или иную форму представляемого образа и которая изменяет свою форму благодаря только соприкосновениям других видов материи или, вернее, качеств, <���то есть благодаря тому,> что одни качества влияют на другие и изменяют друг друга, <���— то это не будет доказательством>.

Такая ссылка на факт была бы неверной, потому что в таком подходе (была бы] попытка отрыва от своего психопредставления, т. е. была бы попытка вырваться из психоцентра к факту, лежащему по-за пределами психического мира.

Тут мы станем в затруднительное положение, ибо для того, чтобы доказать существование физического мира, нужно прежде всего изъять самого себя из психического мира, иначе все наши рассуждения будут недоказательными и сомнительными; так, всякое решение о том или ином голом факте чистых физических проявлений могут быть нашими представлениями, которые могут быть построены логически и нелогически, — это будет зависеть от остроты сознания, насколько оно себе представит причину и насколько выстроит нам образ с такою силою, что у целой массы людей не найдется другого образа, логическое построение которого сможет разрушить образ, созданный другим индивидуумом, внедривш<���им> его в общество, которое и жило этим образом уже не как представлением, но действительностью не только в теории, но и проверенной на опыте и доказанной физикой.

Но если бы мы смогли перенести себя в мир физический, то в тот же момент мы бы исчезли из царства сознания и представления и тем самым исчезли бы совсем, — мы бы столько сделали и доказали друг другу, сколько доказывает друг другу общество, лежащее на кладбище.

Существуют даже две науки — психология и физиология, вернее было бы психофизиология, ибо, разделяя одно и другое, мы как бы хотим разделить то, что, в сущности, разделить нельзя. Ибо, с моей точки зрения, какие бы науки ни проистекали, они проистекают из нашего психопредставления видений.

Поэтому их можно только разделять, как тело на его составные части, или образ миропредставления разделять на бесконечное множество фрагментов, что не будет означать самостоятельно существующей истины вне образа нашего представления о мире.

Итак, до сих пор мы представляем себе мир, образ которого до сих пор является спорным, в силу чего мир изменяется (диалектичен); если бы человек смог себе представить образ до конца, то мир бы его никогда не изменился, такое достижение означало бы, что человек достиг действительности, и это бы означало и конец психическому воображению и представлению, ибо человеку уже нечего представлять, раз достигнута действительность.

Тогда исчезнет и образ. Движение и постоянные изменения происходят исключительно <���по> нашему недомыслу, мы не способны до конца домыслить образ.

Этим выражением поражены все люди и животные. Мир как образ — основа всей жизни.

Но вот в Искусстве исчез «образ», его заменило «ощущение», и даже эти ощущения уже имеют свою классификацию — ощущение мистическое, ощущение динамическое, ощущение веса, легкости и других качеств тел. Здесь происходит какое-то изменение в нашем психическом центре, образы в Искусстве исчезают, мир становится без-образным, без-предметным; изменяются формы передачи ощущений, <���ощущения> мину<���ют> формы того образа, в котором существуют особые качества состояний, выявляются исключительно эти качества, <���которые вынимаются из прежних образов,> как <���из> коробки те или другие предметы, и они <, то есть ощущения,> принимаются художником и выражаются другою мерою, мерою обнаженною показывается или, вернее, ощущается как таковость качеств освобожденного содержания от образа. Это будет означать, что содержание освобождается от формы, в которую оно поселилось.

Но и новое его выражение не становится формою, в котором оно живет, форма в данном случае как образ отпадает, ибо существует сама причина воздействия. Таким образом, художник занят не выражением образов, но ощущений.

Что такое эти ощущения, как<���ов> их образ, нам неизвестно, хотя мы их различаем по качеству. Одни, по известному соединению цветовых элементов представляющие нам тело, называем живописным<���и>; другие, по своему составу элементов выражающие состав напряжения устремления, дающие нам силовые ощущения, называем динамическими; трети<���й> {класс} — это такой порядок сложения элементов, которые дают ощущения надматериальных сил, которые в свою очередь бывают и динамичным<���и>, и совершенным распадом воли сопротивления, <���когда происходит> полное растворение воли и представления в каком-то экстазе небытия, — такие мы называем мистическими надматериальными ощущениями.

Таковые ощущения будут относиться не к миру как «воля и представление», где царствует движение диалектики, борьба, преодоление, достижение, но <���к> мир<���у> вне воли и представления, <���где> наступает полная беспредметность мира, человек находится по-за пределами и воли, и представления, и сознания.

Поэтому Мир как духовный покой может быть только в абсолютной недвижности, а абсолютная недвижность может быть только тогда, когда наступит момент перехода человеческого состояния по-за пределы представления, видения, предвидения, ибо только тогда исчезает образ, нарушающий покой человека.

Живописец воспринимает мир в двойственном его <���проявлении —> представлении или ощущении. Образ у него благодаря этому распадается на два содержания, внутреннее и внешнее, но эти два содержания ничуть не меньше друг друга, их значение одинаково по своей значимости. Внутреннее содержание — это будет тот духовный вид состояния человека, который зависит от его психопредставлений мира; и внешн<���ее> — это фактура, само тело, цвет, форма отчасти, физический вид и состав материи, которая и называется живописцем живописью.

Эту живопись он воспринимает иногда как самостоятельное физическое явление, и мы получаем тогда чистый вид живописи, сотканной из этих элементов в новое по форме тело, которое и будет самосодержанием, единственным, как таковым. И в другом случае, когда живописец воспринимает главным образом душевные или психические состояния человека, мы получаем <���живопись> как таковость того <���или иного психического состояния, внешняя же сторона будет играть роль лишь постольку, поскольку формы ее содействуют выражению душевного состояния; в этом случае живописные ощущения не играют роли. И в третьем случае, когда живописец пытается соединить в одно целое два ощущения — и живописное, т. е. физическое, и душевное, — мы получаем образ эстетический, восприятие которого, однако, воспринимается не эклектически, а порознь — <���мы ощущаем> или живописную сторону, или душевную.