Казимир Малевич - Том 5. Произведения разных лет

Итак, от этого представления мы имеем огромное производство, называемое индустрией; развитие индустрии вовсе не зависит от развития той или другой экономической структуры, но <���от> развити<���я> прогрессии наших психопредставлений. Таким образом, люди благодаря своему психопредставлению и воображению создали какие-то подобия предметов и, можно сказать, из ничего, ни из какой действительности создали психический свой мир, который уже в некоторых случаях делается действительным. Но если бы эта действительность была результатом реализации подлинности, тогда бы вещи стали неизменными, но оказывается, что такой вещи нет, ибо нет действительности, а если бы была достигнута действительность, тогда бы и наш<���и> психопредставления либо не прогрессировали, либо совсем исчезли, тогда мир казался нам недвижным и внеобразным, т. е. беспредметным.

Итак, с той поры, когда человек представил себе Бога, которого никогда никто не видел и видеть не будет (как сказано), следовательно, с той поры человек уже решил, что действительность никогда никто не видел и никто видеть не будет.

Поэтому Бог существует лишь постольку, поскольку человек его представляет. На основе своих представлений он и создает религиозное производство и все образы Богов; отсюда всякий образ есть не что иное, как воспроизведение копии человеческого представления, которые многие уже принимают за действительность.

И третья форма человеческого проявления есть художественные представления о красоте, или эстетическое восприятие мира; но вот в этом третьем мне уже кажется, что наступает или сводится уже на нет то проявление представлений которое, я полагаю, связывает <���обуславливает> мою первобытную связь с неведомой мне действительностью мира, или же оно начинает заново появляться и тем самым приближает меня к близости приобщения к действительности.

Итак, можем ли мы представлять себе красоту? Мне кажется, что если мы можем представлять себе Бога или машину, то красоту представить себе не можем. Мне думается, что скорее красоту мы можем ощутить, чувствовать, но не представлять. Если это так, то тогда должно все в мире быть иначе, ибо ощущать и представлять — две вещи разные, а потому и разные последствия возникнут, ибо мне кажется, что ощущать значит касаться <���мира> физической стороною, а представлять — психическою.

Поэтому в одном случае возникает «Мир как образ-предмет», <���во> втором «Мир как ощущение» — не образ и не предмет. В первом случае идет насыщение моего сознания, может быть, отчасти подсознания, во втором идет насыщение моих чувств, ощущения, или моего всего организма, или моего сердца; я получаю перемену состояния моего тела, как от теплоты и холода, что существует вне преломления моего психоцентра. Поэтому в первом случае возникает идея, во втором не возникает.

Или же все виды Искусства, по существу беспредметные, зависят от того, через какие предприятия беспредметное ощущение проводится. Если, скаж<���ем>, ощущение живописное будет проведено через клеточку <���идеи>, ведающей религиозным психическим строем, тогда в самой живописи возникнут соответствующие образы. Если же живописные ощущения будут проведены через ту или другую идею политического дела, то и образы соответствующие возникнут в живописи. Если же живописные идеи будут проведены через производство промышленное, то не только в живописи возникнут те или другие прикладные формы, но и будет уничтожено и само ощущение живописной «как таковости».

Поэтому люди никогда себе Искусства не могут представить вне предмета, вне образа, ибо в выражении образа и полагают Искусство; без образа нет Искусства, ибо в чем же его выразить Но вот оказывается, что наш век обнаруживает иную точку зрения на Искусство, и Искусство находит выражение ощущения, в котором нет лика.

Итак, если Искусство пришло к тому виду, в котором нет образа, то очевидно, что в Искусстве нет и идеи, т. е. нет тех изобретательских концепций, благодаря которым художник может выразить образ, — другими словами сказать, в художнике нет того Искусства, через которое он смог бы выразить представляемый образ. Но оказывается, что таковые положения бывают в Искусстве художника, когда в его представлении существует образ, поэтому трудно, может быть, даже невозможно найти такого художника, который бы сказал, что «да, я благодаря своему Искусству выразил образ в полном совершенстве».

Тогда бы такой художник смог бы учить других своему Искусству для того, чтобы другие художники могли тоже выражать свои образы. Но таковых нет художников и нет такового Искусства, ибо каждая личность в своем представлении имеет свои образы, а следовательно, должна иметь и свою технику для выявления образов.

Итак, художники еще не выявили, не изобразили совершенного образа только потому, что не знают действительности. Инженер не может изобрести совершенного технического орудия, ибо не может его представить окончательным и действительным, поэтому нет той техники и нет того Искусства, которые смогли выразить действительность.

Какой же смысл всего того, что делает человек, какой же смысл всех его движений, усилий, всего его адского труда, какой имеют смысл его заводы, фабрики и церкви, раз ни один образ не может быть обращен в действительность, раз все то, что он делает, только т<���о>, что находится в его представлении, за верность которого нельзя ручаться; нельзя ручаться за то, что если будут реализованы человеческие представления, то они станут действительностью, очевидной и осязательной.

Вся очевидность и осязательность тоже ничего не говорят о действительности, так как и очевидность, и осязание равно ничего нам не сообщат о действительности.

Итак, мы на самом деле все реализованные представления принимаем за действительность, но не осознаем, что совершенства нет, нет абсолютной вершины достижения, <���чем> пробуем оправдать все наши нелепые поступки и все наше поведение; не существует, таким образом, и ничего вечного и постоянного. Таковое заключение опровергает всю целесообразность нашего усилия и труда.

Но, с другой стороны, мы же утверждаем, что есть совершенство в мире, в котором ничто не умирает и не рождается, и если нет Мира постоянства видового, то материя сама по себе бессмертна, неуничтожима, как Бог в религиозных утверждениях.

Следовательно, мир достиг той абсолютной вершины, в котором уже сущность становится неизменной во всех видах, частица материи во всех видах есть той бессмертною неизменною частицею, как в религиозном утверждении частица Бога.

Отсюда можно сделать вывод, что и мы, люди, есть те же виды в ряду всех видов мира, с тою же неизменною сущностью материи или Бога, и потому смерть нашего вида ничуть не различается от исчезновения облака, сущность наша неуничтожима, неуничтожима наша действительность, ибо наши представления, наш психический мир равно никакого значения не имеют, так как мир наш психический — мир ложный, который впоследствии становится действительностью.