Казимир Малевич - Том 3. Супрематизм. Мир как беспредметность

Не будет ли впечатлением и все вообще стремление всех попыток другого порядка, которые также растворяются, как у живописца в холсте? Все попытки творческого проявления в конструировании им композиции, линии, объемов, предметов растворяются, в действительности <���их> не существует, а всякая предметная живописная композиция не что иное, как раздельность, научная видимость. Все профессии как массовое действие, долженствующие через научную классификацию имен творить, не смогут достигнуть подлинности творчества, как только впечатления 29 .

Наука постижения причины занята переливанием ее элементов из колбочки в колбочку в надежде, что авось в какой-либо колбочке на дне останется искомая подлинность в виде осевшего песка и что все представляемые предположения исчезнут раз навсегда. В другом отделении <���научники> показывают удивительные явления мировых тайн «темному народу» — что, поджаривая воду, получил<���и> пар, и что плавающие тучи, отсюда, не тучи, а вода, или точно сказать — «H2O»; «нужно прежде всего установить, с чем оперируем и что держим в руках». А темный народ, столько лет «блуждая» в «темноте», принимал тучи за облака, несущиеся по небу, не зная, что несутся не облака, а «H2O».

«Темный» народ видит мир в темном, нет для него ничего ясного, несмотря на то, что солнце светит днем, а ночью луна. Но мне кажется, что темное не только для темного народа, но и темное для всего ученого мира; разум вряд ли сможет осветить мир. В конечном <���счете> через науку не раз освещалась подлинность мира, но завтра она для нее оказалась темной, неподлинной. Если действительно научная жизнь состоит в том, что через переливание темного из одной колбочки в другую <���надеяться> изловить подлинное ясное вещество, то мне кажется, что в своем действии она не достигнет результатов, так как все беспредметно.

Но возможно и другое учение, и мир действия, не собирающийся доказ<���ыв>ать ясность или темноту действительности через учет элементов, из которых состоит природа явлений, хотя этот учет есть. Напр<���имер>, в живописи природа состоит из шести цветов, которые, смешиваясь, творят множество оттенков, разделяющихся на группы, из которых творится тот или иной вид. Природа — как шесть элементов, ясные ли они или темные, освещают ли сознание природы или нет, это не их функция, как нет функции в сознании осознавать.

Возьмем природу живописца, делающего факты. Разум его не действует в познавании научном, в нем действует возбуждение, то повышая, то понижая свои волны движения. Действует взаимное воздействие, рука у него просто средство, записывающее на холсте бессознательные движения волны. Даже в тех случаях, когда для живописца основой является предмет, он стремится использовать форму как воздействующую на него силу, через которое он сможет выразить свое возбуждение, т. е. оказать воздействие на обстоятельство и видоизменить его. Поэтому всякое предметное живописное произведение потому и произведение, что в него вложена не голая подлинность факта, а факт живописца. Здесь два факта создают третий факт.

Все же достижения всей культуры Искусства совершенны не через познание научного доказательства мира, идущ<���его> главным образом на пользу изобретений практических предметных, но <���через построение> на бессознательном ритме гармонии живописного возбуждения явлений.

Мы имеем два факта, ничуть не уступающих друг другу, Искусство и Науку. Первое ненаучно, и его делатели совсем неграмотные могут быть люди, <���но> все-таки общежитие ставит мастеров Искусства на очень высокую ступень общей культуры. Следовательно, <���они> доказывают, что, будучи ненаучны, ценны.

Итак, есть известное сложение различий — не знающее Науки, <���оно> ценно и культурно. Но последнее сравнение возможно приравнять к научным различиям, ученый одного различия является неученым другого. Таким образом, установить общую научность в одном нельзя, либо будут исключения. Отсюда достигнуть всеобщей науки является труднейшим разрешением, в особенности при развитии профессионализма. Возможно, что профессионализм совершенно бессознательное явление, которое получилось от научного условия разделения труда науки по специальностям, <���поскольку наука> не в состоянии охватить мир в целом. Я буду знать одно, вы другое, вы не будете знать моего, я вашего, в общем же составим науку.

Есть еще один вопрос, вопрос о свободе проявления, о той системе, смогшей развязать меня в моем действии, и не только меня как единицу, но и всю массу. Ведь до сих пор <���как цель> указываются условия видимой свободы, отодвигая достижение как познавательное анатомическое орудие культуры общежития на совершенное будущее. Но, может быть, будущее так же обманчиво, как оно обмануло всех в прошлом, и теперь, обманутые, ждем от всех проявлений того, что будущее исцелит все наши недуги в недомысле вообще.

Так Наука, Религия и все технические условия ждут в будущем того, что все будет уплачено будущим. Согласно надежде, в будущем будут достигнуты все практические достижения, Наука все познает, ибо под творчеством мыслю свободу проявлений. Оговариваю еще раз, что под творчеством мыслю действие, не устанавливающее вопроса, вопрос принадлежит изобретателю, но не творцу.

Итак, свобода может быть там, где нет никакого <���ни> вопроса, ни ответа. Но это не значит, что не будет существовать действие. Вопрос о свободе является вопросом всего общежития, «свобода» коренное средство его, без чего немыслимо никакое проявление. Но вопрос о свободе не разрешен, народ или общежитие переходит из одной системы в другую и в каждой системе пытается найти свободу не только общую массовую, но и личную. Но указанные пути достижения личности или всего общежития в найденной системе не разрешают выскочить из этой системы. Кто осмелится выскочить, будет сейчас раздавлен порядком системы.

Возможно, свобода это воображаемая мечта предметного сознания, <���ее> нет, есть вечная зависимость. В своих критических рассуждениях о свободе в одной записке я полагал, что нельзя ли общежитию свои условия построить так, чтобы каждая личность проявляла свои собственные условия независимо, и из этих условий состояло бы и его Государство. Таким образом, каждая единица будет находиться в кругу своего свободного проявления. Был указан пример, что все культурные художественные ценности как проявление есть выполнение своих условий свободн<���ым> художник<���ом>, <���их произведения> составляют музей как художественную ценность государства. Но для того, чтобы достигнуть таковой свободы, необходимо быть вне всяких условий вообще, достигнуть абсолютной свободы. Все должны перейти на положение творчества, т. е. выйти к беспредметной жизни, где нет ни вопроса, ни ответа. Оставаясь же в предметных условиях, находимся во власти разрешений предметных совершенств.