Анри Жидель - Пикассо

— Я собираюсь заказать несколько уличных фонарей и трехместный общественный туалет…

Естественно, ничего подобного он не сделает.

Но главным для него всегда остается работа. И эти четыре месяца в Фонтенбло окажутся одним из самых плодотворных периодов в его долгой творческой карьере.

В течение нескольких лет Пикассо, не покидая, как он его называл, свой «кубизм», перешел к более традиционному изображению реальности. Но он не изменил стиль, он не «предал» его, в чем его обвиняют. Впрочем, что вообще означает это понятие — стиль? «Каждый раз, когда я хочу что-то сказать, я говорю это в той манере, в какой это должно быть высказано». Таково его кредо. И он никогда ему не изменит: главное — сохранить полную творческую свободу и индивидуальность.

В Фонтенбло он пишет в реалистической, или классической, манере не только портреты, но и рисует интерьер и экстерьер виллы и большое полотно в неоклассической манере Три женщины у источника, где подхватывает сюжет Пуссена, но придает ему средиземноморский акцент, более близкий античной Греции, используя тональность жженой охры.

И в то же время он выполняет, но на этот раз в кубистической манере, две версии Трех музыкантов. Наиболее завершенная версия этой картины находится сейчас в Музее современного искусства в Нью-Йорке. Его музыканты — Арлекин, Пьеро и монах — все в масках и сидят за столом. Эта картина — своего рода откровение художника: Пабло, настроенный меланхолически, воскрешает период своей жизни, который завершился. За масками — он сам — Арлекин, конечно, Пьеро — не кто иной, как Аполлинер, его ближайший друг, покинувший этот мир три года назад. А под маской монаха, несомненно, Макс Жакоб, уединившийся в монастыре. А Пабло — преуспевающий художник, глава семьи…

В октябре ему исполнится сорок. Эта картина своего рода ностальгическое прощание художника с тем, что уже никогда не вернется…

Лето 1922 года семья Пикассо проведет в Бретани — в Динаре. Это скалистое побережье с маяками, заливами, островками, резкими порывами ветра напоминает Пабло Ла-Корунью и изумрудные волны Атлантики. Это было тридцать лет назад, и сам он был тогда мальчишкой…

После кратковременного проживания в отеле «Террасы» Пабло арендует виллу «Борегард», расположенную недалеко от причала, с которого отправлялись катера в Сен-Мало. Вдалеке можно рассмотреть очертания крепостных стен этого города корсаров и высокий шпиль собора. А в заливе лениво покачиваются стоящие на якоре небольшие парусные лодки. Едва приехав, Пикассо не может удержаться, чтобы не зарисовать живописные морские пейзажи с видами Динара, Сен-Сервана, Сен-Мало… Затем виллу, вид снаружи и интерьер. А вслед за этим создает кубистические натюрморты с рыбами, которых увидит на прилавках рынка. И наконец, близких и дорогих ему людей — очень идеализированные портреты Ольги с ребенком, подобно тому, как изображали материнство итальянские мастера, где Ольга иногда напоминает «мадонну с младенцем», или только одного Пауло во всех видах — играющего, спящего или жующего… а затем он пишет Семью на берегу моря. Вся эта серия картин отражает семейное счастье, все возрастающую хрупкость которого ощущал художник.

Увы, в конце сентября он вынужден привезти Ольгу в Париж, где ей делают срочную операцию. Очень красивый рисунок сангиной, исполненный в это время, передает необычайно печальное выражение лица Ольги, уставшей и похудевшей. Но, к счастью, она быстро выздоравливает, и Пикассо снова погружается в работу. Именно в этот период он пишет на небольшом куске фанеры своих знаменитых Женщин, бегущих по пляжу, две необычайно монументальные женские фигуры, устремляющиеся вперед, словно опьяненные свободой, на фоне моря и ярко-голубого неба. Несмотря на слишком большое внешнее отличие, они выглядят как греческие скульптуры богинь, вне времени…

Кокто, в свою очередь, тоже возвращается к классицизму и классическим сюжетам, ничего похожего на «Парад» или «Новобрачных с Эйфелевой башни». Летом 1922 года он пишет адаптацию или, скорее, сокращенный вариант «Антигоны» Софокла, он модернизирует трагедию, оставаясь верным автору. Пьесу ставят в студии, руководимой Шарлем Дюлленом. Музыку пишет Онеггер, костюмы заказаны известному модельеру Габриэль Шанель, а декорации он просит сделать Пикассо, перед которым по-прежнему преклоняется.

В момент работы над «Антигоной» Шанель сорок лет. Худенькая, стройная, с черными, словно воронье крыло, волосами, постриженными под мальчика, смуглой кожей, она очаровательна и, естественно, исключительно элегантна. Она очень богата, добившись этого своим талантом модельера и деловыми качествами. Она — первая женщина-модельер, создавшая собственные духи — знаменитые «Шанель № 5».

Впервые Пабло встретился с Шанель на светском приеме у Сертов: Хосе-Мария Серт, каталонский художник, не наделенный большим талантом, но светский, образованный, прекрасный оратор, умеющий себя подать в обществе, что позволило ему вести роскошное существование. Его жена, Мися Годебская, родившаяся в 1872 году, талантливая польская пианистка, сначала была женой Тадеуша Натансона, одного из основателей Revue blanche, затем Альфреда Эдвардса, владельца газеты «Утро», с которым развелась несколько лет назад. Весь светский Париж посещал их салон. Мися была очень привязана к Коко Шанель (любимыми песнями девушки были «Ко Ко Ri Ко» и «Qui qua vu Сосо», за что ей и дали прозвище Коко), которую она встретила в 1917 году у Сесиль Сорель, одной из ведущих звезд сцены.

Обе женщины были покорены индивидуальностью Пикассо. Коко часто приглашает его на пышные приемы, которые устраивает в своем особняке на улице Фобур-Сен-Оноре, 29, с парком, простирающимся до авеню Габриель, вдоль садов Елисейских Полей. На этих приемах Пикассо встречает, помимо Сертов и Кокто, Дягилева, Франсиса Пуленка и других музыкантов группы «Шестерка», Бомонов, Ротшильдов и еще многих знатных особ, большинство которых являются клиентами Коко. Пабло приезжает в Париж один, оставляя Ольгу с сыном в Фонтенбло, и Коко предоставляет ему на эти дни гостевую комнату. Ему не хочется отправляться на ночь на улицу ля Боэти, где чувствует себя совсем одиноко в пустой квартире. В результате во время подготовки «Антигоны» у него складываются великолепные отношения с Коко, и это несмотря на то, что каждый из них отличался твердым и своенравным характером.

Тем не менее Коко признается позже, что испытывала по отношению к Пикассо весьма сложные ощущения: «Он был злым. И он меня буквально гипнотизировал, словно ястреб. Он мне внушал ужасный страх. Я его чувствовала, когда он приходил. Что-то сжималось внутри меня. Он здесь! Я его еще не видела, но уже знала, что он находился в гостиной. Наконец я его обнаруживала. У него была привычка смотреть так… что я начинала дрожать».