Андрей Губин - Афина Паллада

Порой чабану не хватает самого необходимого. Давит одиночество. Степь дымится пыльными буранами. Змеи за день нависают гирляндами над дверями чабанского домика — и надо пускать в ход ярлыгу. На голове древняя бурая шляпа. В руках палка — главный инструмент…

Пусть. Но там, в степи, добывают золотое руно.

После отпуска Муратову дали маточную отару. Довольный чабан пошел телеграфировать братьям, комплектовать бригаду. Али с женой Разият уже работали один сезон с ним и ждали вызова снова. Сафар, городской шофер, тоже согласился пойти чабаном. Памирские щенки-овчарки давно выросли в звероподобных псов. Пока они на кошаре аварца Агаханова. Саид оседлал лошадь и к вечеру привел свою четвероногую стражу.

Отара не вставала. Пнул ногой овцу — заблеяла, но не встала. Другую — то же самое. Ребра выпирают из-под шерсти. Понуро свисают длинные белые губы. Отару надо вести на зимние пастбища, а она еле дышит.

Несколько дней он купал овец в горячей мыльной воде с табаком, прижигал йодом ранки, чистил копытца, весь пропах лекарствами. Десятка два маток прирезал: безнадежные.

Приехала бригада. Нервный Али наотрез отказался принимать отару. Разият и Сафар невесело молчали.

— И не таких поднимали, — торопился Саид. — Рук, что ли, нету? Голову надо иметь! Выходим! Завхоз обещал давать тройную порцию дробленки!

— Они подохнут, а я платить должен! — упирался Али.

— Много ты понимаешь — подохнут! Эти мериносы живучие, как бабы: бей — не убьешь! Помогать будут. Клянусь, сделаем отару показательной: овцы породистые, молодые!

Разият уже разводила огонь под котлами. Варила ячменный «чай» овцам. Сафар по-флотски взялся прибирать в сарае, связав веник из зеленого камыша. Мальчишка Мухадин скакал верхом на ярлыге.

Отару кормили кукурузной массой, молочными початками, картофельной кашей, пасли на клеверном поле. На ночь слабых овец брали под крышу, где временно жили сами. Выматывались, как на покосе.

Зато овцы скоро повеселели. Начала расти шерсть. Животные охотно лизали соль, пили воду.

Теплым хмарным деньком двинулись пасом на Черные земли. Трактор тащил зеленый вагончик с чабанским скарбом.

Идти было трудно. Лето выдалось засушливое, по степи уже прошли сотни отар — и травы почти не было. Осунувшийся Саид рыскал впереди, выискивал лужки, отаву и скошенные кукурузные поля, чтобы подкармливать отару. Завхоз честно посылал вдогонку машины с зерном.

Лунной сиреневой ночью Саида охватила тоска. Он решил написать письмо жене. Достал блокнот, заточил карандаш на ноже, сел на пригорке, чтобы лучше светила луна. Начал:

«…Пишет тебе от всего сердца твой муж, умирающий без тебя. Во первых строках моего письма прими горячие чувства и признания в вечной любви…»

Писал жене, а видел в лунной степи Секки.

Два озерка в зарослях чакана казались сиреневыми глазами. Они лежали рядом. Как глаза. А пригорок казался грудью сладостно теплой, многорожалой земли. Из чакана нежно посвистывала птица.

Саид перечеркнул, и начало письма уже выглядело так:

«Письмо с Черных земель. Жене Саида Муратова, старшего чабана. Во первых строках этого небольшого письма сообщаю, что находимся в пути, и овцы, слава богу, в порядке…»

Поднимались часа в три. Гнали отару по росе. На восходе солнца пасли. В жару стояли на водопое. Вечером снова пасли и долго шли при звездах.

Налетали туманы, дожди, ветер.

В пути Разият кормила бригаду, квасила айран — без айрана Саид не мог работать. Стирала в лиманах чабанскую одежду, готовила варево собакам, ошпаривала кипятком пол и стены домика на колесах, смотрела, чтобы не потерялся сынишка, четырехлетний Мухадин.

Мухадин охотился на ящериц и жуков, пускал стрелы в кобчиков. Больше всего ему нравилось идти за отарой, грозно покрикивая на отстававших у сусликовых нор собак.

Обычно гнали отару Али и Сафар. Саид дежурил ночами.

За день проходили верст десять-пятнадцать.

Тракторист куражился, требовал прибавить ходу. Приходилось по вечерам покупать ему водку. Он добрел тогда, называл чабанов кунаками, а с утра мрачновато, не оглядываясь, включал скорость.

Ночи стали красными. Ревущие газовые солнца били из земли, освещая степь на сотни километров.

С рассветом монотонно выкатывался огромный шар настоящего солнца, поднимался над мокрой розовой степью, и начинался жаркий, белесый день с пылью, парящими птицами, ржавыми деревцами и хлопотами о корме, воде и дороге. Вечером тень от козла — вожака отары — снова вытягивалась на версту, и борода козла становилась розовой.

Черные земли — зимние пастбища Северного Кавказа. Красноватые пески. Редкие, цепкие травы — полынь, типчак, верблюжья колючка. Колхида, где с осени растет руно мериносовых отар. Весной после окота и стрижки отары откочевывают на запад. Черные земли зацветают, накапливая травостой на зиму, и тогда тут царствуют суслики, ястребы, суховеи и одиноко струятся сладкие артезианы в горящих газовых венцах.

На двадцать пятый день пути отара пришла на место. Тучный калмык по фамилии Иванов, зоотехник отделения, указал кошару. Отозвал чабана в сторонку, сказал:

— Возьми на складе мясо, сделай хаш, заедем к тебе с управляющим. Мясо потом вернешь, овцу мне отдашь, спишем.

— Зачем списывать? Я свою зарежу, у меня восемь штук, приезжайте.

Калмык с удивлением посмотрел на чабана: в лесу, что ли, жил? Но разговаривать больше не стал, медленно влез на мохнатого конька, затрусил в поселок, широко расставив ноги, искривленные еще предками — всадниками Золотой Орды.

Кошара — длинный сарай из камыша, обмазанного глиной. Здесь же конюшня. Рядом — чабанский домик. Неподалеку из ржавого хобота трубы толчками пульсирует артезианская струя. Овечий баз огорожен камышовыми матами. Вокруг камыши, беспредельная степь, буруны, колючий пустынник.

Домик прогнил, просел. Не беда. Засучили рукава чабаны, достали мастерок и топор. Разият неведомо где добыла синьки и известки…

И вот уже на струганых топчанах яркие пушистые одеяла, пол вымазан свежей глиной, посыпан травой. На столе радиоприемник, школьная чернильница. На стенах портрет Ленина, фотографии космонавтов, плакаты с призывами увеличить производство мяса и настриг шерсти. Висит чучело желтоперой совы с мягкими кошачьими лапами. Рядом ружья Саида.

На «газике» приехал управляющий отделением Бекназаров.

Чабану он понравился сразу. Живой, подтянутый, дельный, в спортивной рубашке, на вид гораздо моложе своих сорока лет, симпатичен лицом, обращением. Назначен он недавно, в прошлом году был другой управляющий. Положил на стол газеты — просвещайся, чабан. Полюбовался огромной совой, похвалил французскую двустволку «Идеал». В одном патронташе четыре гнезда пустовали. Бекназаров принес из машины патроны и заполнил патронташ чабана.