Дора Коган - Врубель

Почему Врубель, когда портрет был уже почти готов, стер фон? Новый мотив для фона — «Свадьба Амура и Психеи» — был связан с классикой. Только странно и ядовито Врубель хохотал при имени Психеи, упорно называя ее Псишей. Он и сейчас привержен к классике, но жаждет унизить ее… Однако задуманную композицию фона успел он лишь частично наметить углем.

Последние вспышки художнического сознания, странно обострившегося, породили образы не только гротескные, но, что неожиданно для художника, — социальные. По-видимому, под влиянием сатирической графики, вызванной к жизни событиями революции 1905 года, он создает целую серию портретов русских царей и сановников: Александра II, Александра III, Николая II, Трепова. Лишь частично черты болезненности искажают здесь лаконичный, броский, едкий и образный штрих. Так в последний момент вырвалась, выплеснулась наружу страсть к гротеску, столь естественная и неизбежная для романтика.

Фактически полуслепым, в этот же период создавал он свое последнее произведение — «Видение пророка Иезекииля», пытаясь в этом величественном библейском образе воплотить открывающиеся ему в минуты просветления глубины трагической философии бытия и показать неотвратимость божеского возмездия.

Так же как портрет Брюсова, композиция осталась незаконченной. Художник окончательно слеп.

Эта заключительная часть «крестного пути» Врубеля особенно трагична. Не могла быть более жестокой кара, чем та, котирую неумолимая судьба обрушила на него — художника. Последние несколько лет прошли в полной тьме и в фантастических мечтах о каких-то «сапфирных», драгоценных глазах, которые ему дарует судьба.

Он сам уже был фактически вне жизни. Его же творчество, напротив, именно теперь начинало свою интенсивную жизнь.

В 1906 году, когда ослепший художник погрузился во мрак небытия, в Париже в Осеннем салоне, в экспозиции русского искусства, устроенной Дягилевым, в отдельном зале демонстрировалось свыше тридцати его произведений. Вместе с другими молодыми художниками-соотечественниками он представлял новые направления русской живописи. Ему не суждено было узнать, как участвовало его творчество, особенно искания последних лет, в том взрыве, которым ознаменовалось развитие живописи во второй половине 1900-х годов. Так ли важно знать, действительно ли Судейкин и Ларионов — участники выставки Осеннего салона 1906 года — видели французского художника Пикассо перед произведениями Врубеля или это плод поздних домыслов Судейкина? Как известно, много позже сам Пикассо признавался, что единственным художником, оказавшим на него влияние, был русский художник Врубель. Но дело не в этих свидетельствах. При всех условиях пластические идеи Врубеля — идеи его живописи, особенно поздних рисунков, — участвовали в общеевропейском художественном движении, вносили в него свой вклад. Поэт Эмиль Верхарн характеризует искусство Врубеля словами «великолепная оригинальность». Начинает свой творческий путь русский художник Петров-Водкин, в будущих новаторских идеях которого во многом повинен Врубель. Ослепший Врубель уже мало об этом знал.

Упорное стояние под форточкой, вдыхание холодного воздуха возымели свое действие… Рассказывали, что в моменты галлюцинаций ему представлялась античная Греция, синее небо, оливы, масса цветов, величественная мраморная лестница, наверху которой стоял он сам, великий художник, а у подножия — толпы народа, приветствующие его! А быть может, в последние минуты он слышал и напев своей юности:

Как знать?

«Хватит лежать, собирайся, Николай, поедем в Академию» — были его последние слова…

Смерть пришла как избавление.

1 апреля 1910 года Врубеля не стало.

«Первую мессу отслужили в маленькой часовенке в лечебнице, и небольшая группа людей кроме нас, Беклемишев, Берштам и Матэ только присутствовали при этом. Беклемишев был недоволен, что мало академистов и потому нельзя было на руках отнести гроб в Академию. Но у Академии было довольно много народу, и гроб внесли художники и пошли на лестницу и через выставку в церковь. Беклемишев много берет на себя. Он нес гроб в головах, и казалось, что главная тяжесть на нем на лестнице. Хорошо нести художника по выставке, так подходит, это была его жизнь. После отчаянно грустной маленькой часовенки — красивая академическая церковь, свет, интересные лица, красота, все, что любил Врубель…». Так писала Екатерина Ивановна Ге. Блок сказал речь на кладбище, назвав эпоху начала нового века эпохой Врубеля. Звучали красивые, похожие на искусство Врубеля слова о дивных красках и чертежах, похищенных Врубелем у вечности, о легенде, на которую похожа жизнь гениального художника, о «врубелевой легенде», о тех таинственных мирах вечности, которые прозревал гений художника, о поисках им «обетованной земли», о том, что Врубель — вестник, и его Демон, так же как и Демон Лермонтова, — символ наших дней… Лица, лица… Много знакомых лиц спутников Врубеля — Бенуа, Серов, Рерих, Матэ, Билибин, Бакст, Кустодиев… «Смерть, примиряющая все противоречия, и есть категорический императив», — сказал как-то Врубель незадолго до смерти.

Нет, его «категорический императив» не воплощала смерть. Гроб опустили в могилу, прозвучали слова Блока, и теперь Врубелю в его творениях предстоял не менее трудный и мучительный, противоречивый путь среди его потомков…