Елена Грицак - Саламанка

Примерно в середине дня участники действа шли в кафедральный собор, где должна была состояться финальная часть ритуала присвоения степени. В главном зале храма собирались все, кто пожелал увидеть, как доктор получает знаки отличия. Предметы, которые указывали на данную степень учености, вручал наставник высокого духовного ранга, имевший высшее научное звание. Увенчав голову воспитанника докторской шапочкой, он приглашал его на кафедру, откуда полагалось произнести клятву и прочитать наизусть начало Евангелия от Иоанна. Собравшиеся слушали заключительную речь, стоя на коленях.

Лестница в старом корпусе университета

После официальной части начиналось гулянье, как любое испанское торжество, немыслимое без тавромахии. В Саламанке университетские праздники по значению превосходили церковные, поэтому отмечались с большим размахом. Тореро посвящали молодому доктору пять быков – столько животных в течение одного дня убивали только на королевских корридах. В 1563 году папа Пий V отлучил от церкви нескольких священников, слишком увлекшихся кровавыми забавами. Папа Сикст V, не решаясь на жесткие меры, пытался воздействовать на профессоров Саламанки укорами, не уставая напоминать о том, что служитель культа должен быть примером благонравия: «Знатоки священной теологии и гражданского права, вы не только смотрите на бои с быками, но и осмеливаетесь прикрывать свою страсть принадлежностью к орденам, якобы защищаясь от гнева Божия».

Однако ни призывы, ни угрозы вышестоящих лиц никак не действовали на профессоров, чьи взгляды на корриду совпадали с мнением большинства испанцев. Привлекательность древних развлечений всегда была выше духовных ценностей, что пришлось признать и королям, и папам римским. В архивах Саламанки хранится интересный документ, в котором среди многочисленных подписей нетрудно заметить росчерк пера Луиса де Леона. Бумага представляет собой письменное обращение преподавателей к Сиксту V. Авторы текста просят понтифика «отменить указ, запрещающий корриду, ибо тоска по ней может сказаться на спокойствии и надлежащем управлении учебным заведением». Судя по тому, что традиция боев с быками никогда не прерывалась, папа просьбу профессоров удовлетворил.

Получив долгожданный документ, новоиспеченный доктор принимался подсчитывать расходы. Обретение высокого достоинства стоило ему колоссальных затрат на проведение корриды, покупку подарков, раздачу сластей и денег (по 2 золотых) каждому доктору, причем их вручение оговаривалось в уставе отдельной строкой. Кроме того, лицензиат должен был осчастливить денежными суммами других, более и менее значимых для него лиц, с почтением вручив по 50 флоринов эколятру и наставникам, по 100 серебряных реалов сторожу и нотариусу. Подарки в натуральном виде состояли из бесчисленного количества перчаток, мешков с сахаром и цыплят (по 3 пары каждому сотруднику), не считая угощения во время корриды. Траты были столь велики, что некоторые соискатели договаривались о получении степени в один день и делили расходы поровну. Такая экономия, конечно, не могла радовать участников торжества, поэтому на советах выдвигалось требование увеличить количество быков на корриде и стоимость подарков профессорам.

По шутливому замечанию испанского философа, «студенты учатся благородным искусствам в Париже, древним классикам в Орлеане, судебным кодексам в Болонье, медицинским припаркам в Салерно, демонологии в Толедо, демократии в Саламанке, но добрым нравам – нигде». Выходки студентов золотого века, носивших ветхие плащи и помятые шляпы, постоянно нарушавших покой горожанок, затевавших дуэли и заурядные драки, вошли в испанскую литературу и фольклор настолько, что ни один классик, начиная с Сервантеса, не обошел вниманием школяра-авантюриста. Если верить великому драматургу, тот, кто достойно выдержал novatada, становился хозяином «фантастического, бесстрашного, свободного, наполненного любовью, расточительного, но дьявольски веселого мира», созданного университетской братией.

Студенты находились в постоянном общении с представителями общественного дна, которых с XVI века называли плутами (исп. picaro). Редкий герой плутовского романа (исп. picaresca) не вспоминал счастливые времена своего пребывания в Алькале или Саламанке. Низкий стиль подобного вида литературы оказался очень стойким именно в Испании, а объяснение тому стоит искать в упадке нравов испанского общества. В правление императора Карла V, когда не вызывала сомнения ни сила испанского оружия, ни превосходство самой нации, благородные сеньоры и сеньориты вдруг забросили рыцарские романы, обратив свою страсть на истории прохиндеев, подобных хитроумному Эстебанильо Гонсалесу, который похвалялся трусостью, лицемерием, желанием обворовывать ближних.

Вид на город и собор с Римского моста

При Филиппе II и Филиппе III в Испании еще сохранялись признаки государственной мощи, но во времена Филиппа IV близкий к краху упадок стал очевидностью. С изгнанием морисков и евреев перестала существовать единственная трудолюбивая часть испанского общества и работать стало фактически некому. Основное население прозябало в нищете, отягощенной исконным презрением к физическому труду. Америка привлекала возможностью легкой наживы, крестьяне переселялись в города, увеличивая и без того большое количество авантюристов, бродяг и бездельников. Авторы плутовских романов не всегда пытались исследовать само явление и еще реже намечали пути к искоренению пороков общества. За исключением действительно серьезных произведений, значительная часть такой литературы носила развлекательный характер, к сожалению, противопоставленный светлому миру рыцарского романа. Лучшие образцы куртуазной литературы побуждали читателя стремиться к идеалу; пикареска, напротив, отражала горькие реалии, по сути, являясь руководством по выживанию в мире, где царила несправедливость. Судя по литературе, в давние времена «студент был недисциплинирован, беспринципен, склонен к богемной жизни, вспыльчив, любил покутить, выпить стаканчик-другой винца, весело провести время с женщинами, попеть песни». Писатели разделяли школяров на две категории: меньшая усердно занималась, преодолевая бытовые трудности, а другая, гораздо более крупная часть воплощала в жизнь завет предшественников, оформленный в песню – своеобразный гимн средневековых студентов:

Сладко нам безумие!

Гадко нам учение!

Юность без раздумья

Рвется к развлечению.

Быстро жизнь уносится,

Предана учению,

Молодое просится

Сердце к развлечению!

«Студент! Добродетель и наслаждение шли в нем рука об руку, поскольку он поровну распределял свое время между учебой и забавами, ведь они помогали забыть о голоде», – отмечал Сервантес. «Если жизнь более счастливая и прекрасная, чем студенческая? – вторил великому драматургу его менее знаменитый соотечественник Матео Алеман. – Можно ли найти хоть один вид развлечений, который не был бы доступен студентам? Некоторые прилежны? В таком случае не трудно найти себе подобных! Другие одиноки? И для них обязательно найдутся товарищи, замечательные друзья, готовые разделить сладкую жизнь, наполненную такими восхитительными вещами, как дружные плевки в новичка, торговля голосами в дни выборов, кривлянье в облачении епископа…»

Читать дальше