Михаил Нестеров - О пережитом. 1862-1917 гг. Воспоминания

Сделав все, что мне было надо, я в сопровождении монаха обошел те игрушечные церковки, что шли к собору. Был у настоятеля, там закусил и, довольный тем, что видел и сделал, двинулся в дальнейший путь, к станции Михайловской, на Тифлис, в Мцхет, славившийся своим дивным собором.

Собор виден издалека. Он возвышается над старым Мцхетом, он — его центр. Желтовато-зеленый, с каменным куполом, с сияющим крестом, такой гармоничный с окружающей его природой, с горами, среди которых он вырос и стоит сотни лет [282] …

Я осматриваю, зарисовываю его фрески, пишу этюд с него на фоне родных его гор и собираюсь ехать дальше, в Тифлис. Сажусь в скорый, идущий из Батума поезд. Сажусь, по своему новому положению, в отдельное купе первого класса и еду… Ехать недолго — что-то с час или два — не помню…

Подъезжаем к Тифлису. Я знаю, что из Абастумана Бойсманом дана телеграмма некоему полковнику Г-у встретить меня на вокзале и показать мне Тифлис, Сионский собор, его когда-то богатейшую ризницу, и иную старину столицы Грузии. Ожидаю полковника Г-а, его не видно. Я не знаю, как мне быть дальше, недоумеваю, почему меня не встретили.

Наконец, появляется в сопровождении обер-кондуктора красивый, представительный полковник, не то грузин, не то армянин. С отменной почтительностью спрашивает меня: «Не Вы ли академик Нестеров?» — Я отвечаю утвердительно. Полковник спешит извиниться, что замедлил явиться вовремя, что он уже несколько раз был на вокзале, встретил ряд поездов, прибывших из Батума, но меня в них не нашел. Докладывает, что он только что перед приходом нашего поезда вернулся со станции Мцхет на паровозе с цистернами. Он полагал найти меня в Мцхете, но не нашел и вот сейчас «очень счастлив» и т. д. и т. д.

Полковник говорит, что получил приказание Цесаревича показать мне Тифлис, Сионский собор и проч. Он, видимо, несколько смущен моим негенеральским видом, отсутствием во мне необходимой важности… Ради чего он, — полк<���овник> Г-в, презрев свой чин, метался на паровозе между Мцхетом и Тифлисом в поисках «гостя Цесаревича», встретить и сопровождать которого выпала ему честь и т. д.

Однако факт остается фактом. Я именно тот «академик Нестеров», которого ему поручено встретить.

Полковник с почтительной любезностью приглашает меня, прежде чем осматривать Сионский собор, посетить его. Его супруга ждет нас к обеду. Мне-де необходимо отдохнуть и проч<���ее>. Я соглашаюсь. Обер-кондуктор хватает мой саквояж. Нас ожидает коляска, и мы едем к полковнику. Дорогой он пробует найти «тон» со мной. Заговаривает о том, что он постоянный участник высочайших охот, он как бы егермейстер, что вообще высочайшие особы к нему расположены, поручают ему сопровождать приезжих из столицы лиц…

Вот и дом. Нас встречает красивая, такая видная супруга полковника. Она тоже несколько разочарована несветскостью, неуклюжеством моего «превосходительства». Но делать нечего, надо проделать весь церемониал, подобающий случаю. Пробуют темы, на которые я мог бы живо реагировать, забывая или не зная об одной — теме об искусстве. Ее мы не касаемся, и все чувствуем себя, как рыба на песке.

Пока приготовляют к обеду, полковник ведет меня в свой кабинет. Показывает мне свои трофеи, — оленьи, кабаньи головы, шкуры убитых им медведей, редкостное оружие. Я что-то говорю, едва ли то и так, как нужно говорить заправскому охотнику. Но что же мне делать? Я ведь не охотник, я никогда ничего в своей жизни не застрелил, к тому же я и плохой актер и играть «роль» мне невыносимо скучно.

Подают обед, очень изысканный. Отличные вина, не помню, было ли шампанское. Затем отдых в особо отведенной комнате. Все в доме затихает, как у Гоголевского городничего, когда Хлестаков отдыхает… Боже праведный! Как трудно, не будучи Хлестаковым, быть в его фальшивом положении.

Летний день длинный. Успели мы пообедать и отдохнуть, успели осмотреть Сионский собор и его ризницу.

Наружный вид собора очень хорош. Стиль его сохранился, если не полностью, то все же ничем не шокирует гла́за после Гелатского и Мцхетского храмов. Роспись позднейшая — князя Гагарина, она не в стиле глубокой грузинской старины, но тон росписи приятный и не банальный [283] .

Вызванный настоятель храма предупредил нас, что ризница собора помещается чуть ли не на чердаке его, что попадают туда через какой-то люк… Однако мое желание было так непреодолимо, что и старик Настоятель, и мой «егермейстер» [284] поняли, что тут ничего не поделаешь и через люк лезть придется. Полезли, выпачкались в пыли, но то, что я увидел, искупало все лишения, все трудности. Ризница, хотя и не была в идеальном порядке, все же представляла несомненный драгоценный церковно-археологический материал, уступающий однако Московской Патриаршей Ризнице до ее ограбления.

Выбравшись тем же путем обратно, я поблагодарил настоятеля, и мы отправились осматривать туземный базар.

На другой день смотрели огромный и плохой Александровский собор, музей, где в картинах Рубо могли видеть эпизоды покорения Кавказа, сдачу Шамиля и проч<���ее>… Побывавши на горе в монастыре Св<���ятого> Давида, поклонились могиле Грибоедова, и после обеда я, напутствуемый самыми лучшими пожеланиями супруги полковника, в его экипаже отправился на вокзал и там, простившись с моим Чичероне, поблагодарив его, уехал через Баку — Владикавказ в Кисловодск, где меня ждала моя дочка, проживающая у М. П. Ярошенко. Таким образом, закончился мой обзор грузинских церковных памятников. Позднее я предполагал проехать в Армению, но неожиданные события совершенно изменили мои планы.

В Кисловодске я нашел Олюшку совершенно здоровой, окруженной лаской, любовью и заботами Марии Павловны и «уточки» Елизаветы Александровны. Побежали дни за днями. Жилось всем хорошо. Мне хорошо работалось… как однажды утром, чуть ли не в Петров день, пронесся слух, что в Абастумане внезапно скончался Наследник — Цесаревич Георгий Александрович [285] …

К вечеру были подробные телеграммы. Они объясняли смерть Цесаревича так: рано утром Цесаревич, не сказавшись никому, приказал подать себе мотоцикле<���т> и тайно от Бойсмана и док<���тора> Айканова уехал по направлению к Зекарскому перевалу. Проехав версты две-три, повернул обратно, развив огромную скорость, ехал против ветра, и недалеко от дворца В<���еликого> К<���нязя> Александра Михайловича у него хлынула кровь горлом, и он, не владея собой, наскочил на ехавшую на свой хутор из Абастумана молочницу-молоканку Анну Дасоеву, — упал с машины. И Анна Дасоева и была единственной свидетельницей кончины несчастного Наследника Российского престола. У нее на руках и скончался Цесаревич. Она же первая, повернув лошадь, приехала во дворец и дала знать Бойсману и обезумевшему от неожиданности и от сознания того, какой ответственности подлежит, до<���кто>ру Айканову, и всем тем, кому было поручено охранять жизнь Цесаревича.