Джойс Бетти - Наматжира

С резкими нападками на художника-аборигена выступил директор Мельбурнской национальной галереи Дэрил Линдсей. Он обвинял его в копировании живописных канонов Запада и сокрушался, что Альберт, вместо того чтобы развивать свое национальное самобытное искусство, становится эпигоном искусства европейского. В акварелях Наматжиры, по мнению Линдсея, не было ничего достойного похвалы, за исключением разве что технического мастерства да топографической точности пейзажей; под влиянием европейского изобразительного искусства, казалось критику, абориген утратил самое важное в своем даровании.

Критика Линдсея вынудила Бэттерби выступить в защиту Альберта. «Художник-абориген, — негодовал Бэттерби, — имеет свои собственные достоинства как художник. И если белым художникам позволительно испытывать влияние любой художественной школы, то почему, — спрашивал Бэттерби, — это непозволительно для черного? Когда австралийские художники начали писать во французской манере, никто не поносил их за это. Поэтому ученейшему критику стоило бы лучше рассматривать Наматжиру как мастера-акварелиста, а не как аборигена».

А между тем сам Альберт Наматжира и не подозревал о спорах, бушевавших в среде мельбурнских знатоков живописи вокруг его произведений. В это время он со своей семьей — Рубиной, пятью сыновьями и тремя дочерьми — был далеко от Хермансбурга и занимался своими акварелями. Вдали от жарких дискуссий он и не ведал, что стал первым аборигеном, удостоенным упоминания в справочнике «Кто есть кто в Австралии» (1944). В этом же году член Королевского антропологического института Южной Австралии Ч.-П. Маунтфорд выпустил книгу «Искусство Альберта Наматжиры». Она была опубликована в Мельбурне «Клубом хлеба и сыра» и включала несколько цветных репродукций работ Альберта.

В заключительной главе, описывая свое расставание с художником в Долине пальм, где Маунтфорд собирал сказания племени аранда, автор вспоминает: «Что ожидает Альберта впереди? Эта мысль очень занимала меня в тот момент и продолжает волновать по сей день. Неужели слава, эта коварная ветреница, вознесет его, а потом низвергнет? А может быть, ему удастся избежать ее искушений и остаться среди своих соплеменников счастливым и не испорченным удачей, являя живое воплощение природной художественной одаренности своей расы?»

В 1945 году состоялась первая выставка работ Наматжиры в Сиднее. Ее открыл профессор антропологии Сиднейского университета А.-П. Элкин. Спрос на картины был намного выше, чем на предыдущих выставках. Буквально не прошло и нескольких минут после ее открытия, как коллекция в сорок четыре акварели оказалась полностью распроданной. Выставка принесла автору около тысячи фунтов. Три работы были куплены для Данидинского общества изящных искусств в Новой Зеландии, двенадцать — для английских и несколько — для американских галерей.

Сиднейским критикам, которые видели в Альберте Наматжире только лишь способного ремесленника, но весьма и весьма посредственного художника, не удалось охладить восторгов широкой публики, ломившейся на выставку его картин. Нашлось несколько доброжелательных журналистов, которые вступились за художника.

«Санди Сан и Гардиан» писала: «Мистеру Альберту Наматжире пришлось столкнуться со злобными выпадами критики лишь потому, что он абориген. Но вся эта чушь, потоком обрушившаяся на арандского художника, не должна расстраивать его. Публика, которая ценит настоящее художественное видение и хорошую технику исполнения, достаточно ясно выразила свое отношение к работам Альберта, раскупив их. Причина его успеха в том, что написанные мистером Наматжирой пейзажи Центральной Австралии правдивы: горы и равнины изображены такими, какими видит их и абориген и белый. Сегодняшних критиков приводит в ярость эта верная натуре манера исполнения. В заключение можно сказать лишь одно: абориген из племени аранда — это поистине великолепный художник».

Выставка в Сиднее подлила масла в огонь, страсти разгорелись вновь. С ответом критикам, которые открыто порицали Наматжиру за разрыв с примитивным искусством своих предков, по радио выступил профессор Элкин. Он рассказал о происхождении и значении искусства аборигенов и отметил, что некоторые критики путают искусство арандцев с рисунками на коре. Профессор Элкин разъяснил, что арандцы никогда не занимались живописью на коре; они украшали священные предметы, и самыми характерными для них рисунками были концентрические круги, параллельные линии и традиционные узоры. Но все это ни в коей мере нельзя рассматривать как живопись. Настоящее искусство племен Центральной Австралии — настенные пещерные росписи со сценами охоты на эму, кенгуру и иногда изображения священных символов. Профессор Элкин ядовито спрашивал критиков Наматжиры, уж не хотят ли они, чтобы он, как предки, продолжал рисовать кружочки. Как видно, некоторым критикам, далее издевался он, хотелось бы от чистокровного аборигена не реалистических картин гор и долин, а воплощения какой-то концепции великих легенд далекой эпохи, когда, по представлениям туземцев, создавался мир. Критикам, очевидно, больше по душе художник вагнеровского стиля, который писал бы могучих мифических героев, одним махом преодолевающих пространства и бумерангами раскалывающих горы и прокладывающих русла рекам.

Помимо споров вокруг картин вновь был поднят вопрос, почему ни на одной из выставок не было самого Наматжиры. Члены совета оправдывались, что, по их мнению, городская толчея, уличное движение, суета, любопытная, глазеющая публика на выставке — все это могло бы переволновать не очень общительного кочевника, который все свои сорок два года провел в диком краю предков. Даже в миссии, где он знал всех наперечет, он редко, лишь в связи с продажей картин и по финансовым делам, общался с кем-нибудь. Альберт довольно сносно говорил по-английски, но, несмотря на это, всегда старался держаться в стороне от белых.

Сам Альберт ни разу не изъявил желания побывать на какой-либо из своих выставок. Вероятно, его вполне устраивало, что все дела за него ведут члены совета. Он имел чековую книжку и мог по собственному усмотрению распоряжаться заработанными деньгами. Большая часть их уходила на продукты для его семьи и многочисленных сородичей, с которыми он, по законам племени, обязан был делиться всем, что имел. Да и вообще Альберт был щедр по натуре.

Став самостоятельным человеком, Альберт наконец-то получил возможность построить дом, «как у белых», о котором он так долго мечтал. Туземная хижина из травы и жердей стала тесной для его большой семьи и очень плохо защищала от пыли, зноя и непогоды.