Татьяна Маврина - Цвет ликующий

«Бывало, страшнее не было двух вещей: первое — в разные стороны уходящих поездов; второе — невозможности нарисовать то, что видишь», — записала в своем дневнике 75-летняя Татьяна Алексеевна Маврина (1900–1996). Одна только эта фраза позволяет почувствовать ту остроту и неординарность восприятия, которой отличалась эта женщина.

Перед вами книга, в которую вошли дневники и эссе одной из наиболее ярких и самобытных художниц России XX века. Татьяна Алексеевна прожила долгую жизнь, быть может, не очень богатую внешними событиями, но чрезвычайно насыщенную эмоционально. Внутренняя ее жизнь состояла главным образом в служении живописи — в создании радостного гимна земному бытию и красоте мира. «Перелагать красками на бумагу свое восхищение жизнью» — вот, собственно, та цель, которую художница ставила перед собой, которая придавала ей силы и наполняла ее ежедневную деятельность смыслом.

Мы располагали дневниковыми записями, которые Маврина вела с 1930-х годов, причем в некоторые годы — весьма кратко, а в последние десятилетия — почти ежедневно, с массой бытовых подробностей. С течением времени изменялись и форма, и характер этих дневников. Деловые записи, финансовые пометки, путевые «отчеты» о поездках перемежаются в них с описаниями повседневной жизни, иногда очень откровенными, иногда — ироничными, или с наблюдениями природы во время прогулок…

Отдельно художница записывала «для памяти и прочтения» мысли об искусстве, впечатления о выставках, делала множество выписок из прочитанной литературы, а круг ее чтения был чрезвычайно широк и разнообразен — литературные новинки, мемуары, материалы по истории. Это и русские писатели — Пушкин, Толстой, Достоевский, Тургенев, и западные классики — Гофман, Бальзак, Мериме, Герман Гессе, Моэм, Уоррен, и философы — Сократ («Сократ поразил меня в самое сердце»), Кант. В 1960-е годы Маврина с увлечением читала Сартра и написала в дневнике: «нахожу черты сходства в вопросе о работе и смерти с моими представлениями». Ее оценки неожиданны, их трудно предугадать. Она любила поэзию, записывала стихотворения Н. Гумилева, В. Хлебникова, Лорки, Рильке в переводах Б. Пастернака. Она очень хорошо знала творчество А. Блока. Блоковским местам Подмосковья посвящены циклы ее пейзажных зарисовок и гуашей конца 1970-х — начала 1980-х годов, на основе которых потом была сделана книга «Гуси, лебеди да журавли». Литературой о Пушкине Маврина интересовалась профессионально, ведь она делала иллюстрации к сказкам поэта.

К искусствоведческой литературе художница обращалась не часто, делая исключение для книг ее хорошей знакомой Н. А. Дмитриевой (автора текста к альбому Мавриной). Но читала много исследований о русском народном искусстве, о древнерусской живописи, о фольклоре, о сказках, пословицах, заговорах; то есть, по ее словам, «занималась изучением своей национальности». Художница была знакома и состояла в переписке с крупнейшими историками и искусствоведами — А. Рыбаковым, Д. Лихачевым, А. Василенко, А. Реформатским, И. Грабарем, Н. Н. Померанцевым, постоянно общалась с сотрудниками московских музеев.

В середине 1930-х годов Татьяна Алексеевна и ее муж, художник Николай Васильевич Кузьмин начали коллекционировать иконы и предметы декоративно-прикладного искусства. Большая часть этого собрания ныне находится в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, в отделе личных коллекций. Отдельные дары были сделаны Государственной Третьяковской галерее, в том числе икона XVI века «Не рыдай», и Музею А. С. Пушкина. Историю коллекции Маврина рассказала в статье «О древнерусской живописи», которая впервые публикуется на русском языке в настоящем издании.

Татьяна Алексеевна начала вести дневник в особенно счастливое для нее время — летом 1937 года, когда они вместе с Николаем Васильевичем проводили первое лето их совместной жизни в подмосковном Грибанове. Впоследствии записи делались «от избытка сил» и когда все шло относительно спокойно. Когда приходила беда, в дни болезни — ее или мужа, записи становились скупыми или не велись вовсе.

Дневники мы разделили по хронологии на 4 раздела. Первый раздел — 1930–1940-е годы— практически полностью воспроизводит одну тетрадь, самую раннюю и объемную (Маврина назвала ее «Летопись»). Она содержит обобщающие, почти зашифрованные записи — одна в год — с 1930 по 1936-й. А с 1937 по 1943 год дневник велся более подробно. За 1944 год — всего одна запись. С 1945 по 1958 год записей не велось, по крайней мере их не удалось обнаружить.

Второй раздел — 1960-е годы— начинается с мая 1959 года. Это — самая насыщенная информацией, самая динамичная часть дневников Мавриной. Татьяна Алексеевна полна сил и энергии, она ведет активный образ жизни, путешествует, «борется» с издателями, записывает интересные наблюдения, забавные эпизоды. В этом разделе представлены в хронологическом порядке записи из разных блокнотов и тетрадей.

К концу 1960-х складывается особый тип мавринского дневника: на листе слева — выписки, иногда очень объемные, на несколько страниц, из того, что она в тот момент читала, а справа она помещала дневниковые записи. Таким образом, структура дневника в определенной мере выявляла и картину жизни художницы, в которой существовало как бы два параллельных потока — жизнь бытовая, со всеми событиями, людьми, изданиями — и жизнь внутренняя, заполненная творческими поисками. Порой среди выписок из прочитанного встречаются ее полемические комментарии.

Раздел, посвященный 1970-м годам(из записей этого периода выпадает только 1972 год), — это летопись интенсивной работы Мавриной в детской книге с нешуточными идеологическими «битвами», которые разыгрывались в издательствах между сторонниками и противниками народного искусства. Когда читаешь этот раздел, трудно поверить, что автору текста — за 70, столько энергии и жизненной силы чувствуется в этих строках.

1980–1990-е годы— последний раздел дневников. В этот период уходят из жизни близкие Татьяны Алексеевны. Все больше ее волнует классическая музыка, которую она слушает по радио, все больше верит снам, все большее значение в ее жизни приобретают воспоминания, ощущения, предчувствия. В ее записях встречаются удивительные строки, отражающие необыкновенную силу духа художницы, которой уже за 80: «Шла одна чуть не километр и разговаривала с деревьями и облаками вслух. Примерно так попросту: „Ты, синее небо, и черные елки, и бурые березы. Я вас люблю. Я на вас любуюсь, я счастлива этим“».

Читатель, непременно, обратит внимание на образность, сочность ее языка. Такие выражения, как «размокропогодилось» (про дождливое лето) или «художник иногда громыхающий, но чаще ползущий» (про посещение выставки Кустодиева) не только запоминаются, но как бы «прилипают» к описываемому.