Франсуа Бедарида - Черчилль

Другим поводом для печали было постепенное осознание того, что влияние Великобритании в мире ослабевает. За какой-нибудь десяток лет соотношение сил на мировой арене заметно изменилось, и социальное превосходство Англии, равно как и дальнейшее существование Британской империи были поставлены под сомнение. Англия была единственной страной, участвовавшей во Второй мировой войне от начала и до конца, с первого дня и до последнего, и единственной страной в Европе, чья территория не была ни завоевана, ни оккупирована. Однако если Британии и удалось ценой героических усилий и во многом благодаря Черчиллю выйти из этой войны победительницей, наступивший мир не принес ей ощутимого облегчения. Наступили суровые времена, не оправдавшие радужных надежд англичан, — страна обеднела, потеряла часть территорий и, хотя многие этого еще не осознавали (и в первую очередь великий старец, олицетворявший британское величие), опустилась до уровня обычной среднестатистической державы. Конечно, Соединенное Королевство являлось членом Великого альянса, но разве могло оно сравниться с двумя сверхдержавами, поделившими между собой послевоенный мир? Британия могла лишь равняться на одну из этих стран.

Из войны Соединенное Королевство вышло обескровленным, понеся тяжелые потери: 365 тысяч человек были убиты (из них около 100 тысяч — мирные жители), 250 тысяч домов разрушены, четыре миллиона — повреждены, пятая часть школ и больниц не работала. Что же касается материального ущерба, то Великобритании пришлось пожертвовать четвертью своей казны, а именно семью с половиной миллиардами фунтов стерлингов.

Однако Черчилль, возглавивший партию консерваторов, а следовательно, и оппозицию, мало интересовался внутренней политикой. Поэтому он не мог справляться с возложенными на него обязанностями лидера оппозиции. Ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что на протяжении шести лет Черчилль плохо справлялся с этой ролью. Прежде всего потому, что он очень много ездил, без конца брал на себя новые обязательства и часто отсутствовал. Во-вторых, вместо того чтобы подготавливать очередную парламентскую «баталию», согласуя свои действия с коллегами, он предпочитал сражаться с противниками в одиночку. Его речи были, как всегда, блистательны, но мало эффективны там, где гораздо больше пользы принесли бы выступления сводного хора, а не одинокого солиста. Черчилль не критиковал общий курс правительства, не предлагал альтернативных решений, он лишь с удовольствием изобличал недостатки и оплошности отдельно взятых министров, вгоняя их этим в краску. Наконец, ораторский стиль Черчилля уже давно вышел из моды, и его речи трудно было назвать «выступлениями на злобу дня».

Впрочем, у лидера консерваторов практически не вызывали сочувствия усилия более молодых и честолюбивых членов партии, таких, как Гарольд Макмиллан или Р. А. Батлер, твердо решивших модернизировать идеологию тори. Их «неоконсерватизм» резко отличался от изжившего себя консерватизма двадцатых — тридцатых годов и отвечал чаяниям послевоенного британского общества. Тем не менее созданный в 1945 году Отдел изучения консерватизма, главный орган обновления партии, которым руководил Батлер, не вызвал ни малейшего интереса у Черчилля. Однако, хотя главного консерватора часто упрекали в отсталости взглядов и неспособности понять новую Англию и новое поколение, причина его равнодушия к внутрипартийным преобразованиям крылась совсем в другом. Политическое чутье Черчилля, не притупившееся с годами, и его завидный практицизм подсказывали ему, что нужно оставить в покое «государство всеобщего благосостояния», восстановить свободу предпринимательства («сделать народ свободным») и придерживаться центристской линии в политике. Впрочем, «центристская линия» означала сочетание социального патернализма и либерализма в экономике, к которому всегда стремился старый аристократ. Зато чувство юмора у Черчилля было по-прежнему отменным, о чем свидетельствует такой случай, поведанный одним из его соратников. Встретив как-то своего шефа, рассказчик посетовал ему, что жизнь-де нынче не такая увлекательная, как прежде. На что Черчилль ответил: «Что вы хотите? Не может же война продолжаться вечно!» [369] Свидетельство Джона Мартина, приведенное в книге Джона Уилера-Беннетта ActionthisDay, London, Macmillan, 1968 г., с. 139.

Лишь когда речь заходила о делах империи или затрагивался вопрос деколонизации, лидер оппозиции вновь становился необыкновенно активным и воинственным. Особенный интерес Черчилль проявлял к ситуации в Индии. Он упрямо стоял на своем, хотя и чувствовал, что пытается догнать вчерашний день. В 1942 году под давлением Рузвельта и лейбористов ему пришлось пообещать предоставить Индии после войны право самоопределения. Однако Черчилль рассчитывал, что ему удастся отложить обсуждение деталей и сроков реализации договора на неопределенное время. После войны лукавому аристократу пришлось взглянуть правде в глаза: правительство Эттли окончательно и бесповоротно даровало Индии независимость 15 августа 1947 года. Для старого империалиста потеря «жемчужины» империи была настоящей трагедией, он горячо осуждал это постыдное ренегатство. «С глубокой скорбью, — восклицал он в палате общин, — смотрю я на это ничем не оправданное отступничество от Британской империи, от ее славы, от ее прошлого, подаренного человечеству. (...) Немало найдется достойных людей, готовых защитить Великобританию от врагов, но никто не сможет защитить ее от нее самой» [370] Выступление У. Черчилля в палате общин 6 марта 1947 г.: см. Мартин Гилберт, восьмой том «официальной биографии», 1945—1965, с. 301. . Временами его охватывало отчаяние, он не верил в свой народ, у которого, по его мнению, не было внутреннего стержня и который ожидало безрадостное будущее. Так, в конце 1947 года верный Ковилл заметил: «Уинстону сейчас приходится нелегко. Он убежден в том, что страна обречена на глубочайшую экономическую депрессию. По его словам, тревога, которую он испытывал во время битвы за Англию, по сравнению с тем, что он испытывает сейчас, была лишь легким беспокойством, которое обычно испытываешь, заслышав „лай шавки“. Он считает, что выбраться из этого бедственного положения нам помогут лишь сила духа и единение народа, которых нам сейчас так не хватает. Мы должны избавиться от зависти, недоброжелательства, прекратить все ссоры. Черчилль говорит, что за всю свою жизнь он никогда еще не был в таком отчаянии» [371] См. Джон Колвилл, The Fringes of Power, том второй, 1941—1945, с. 271. .

Однако в силу своего сложного и противоречивого характера Черчилль все же сохранял надежду, хотя надеяться уже, с его точки зрения, было не на что. Так, приблизительно в это же время он написал следующие строки, проникнутые глубоким патриотизмом: «Британский народ еще поднимется с колен, быть может, прежнего величия ему уже не вернуть, но, по меньшей мере, он сумеет снова сделать свою страну сильной и крепкой державой» [372] Daily Telegraph, 15 апреля 1947 г. .