Василий Шульгин - Дни.

Белый как лунь, он каркал, как ворон… Он каркал мудрые, вещие слова… самые большие слова его жизни… И все же… И все же он оставался тем, чем он был… Милюковым…

Великий князь слушал его, чуть наклонив голову… Тонкий, с длинным, почти еще юношеским лицом, он весь был олицетворением хрупкости… Этому человеку говорил Милюков свои вещие слова. Ему он предлагал совершить подвиг силы беспримерной…

Что значит совет принять престол в эту минуту? Я только что прорезал Петербург. Стотысячный гарнизон был на улицах. Солдаты с винтовками, но без офицеров, шлялись по улицам, беспорядочными толпами…

А за этой штыковой стихией – кто? – Совет Рабочих Депутатов и «германский штаб – злейшие враги»: социалисты и немцы.

Совет принять престол обозначал в эту минуту: – На коня! На площадь! Принять престол сейчас – значило во главе верного полка броситься на социалистов и раздавить их пулеметами.

Терещенко делал мне какие-то знаки. Я понял, что он просит меня выскользнуть в соседнюю комнату на минуту.

Я сделал это.

– Что такое?

– Василий Витальевич! Я больше не могу… Я застрелюсь… что делать, что делать?..

– Да, что делать… С ума можно сойти.

– Бросьте… Успеете… Скажите, есть ли какие-нибудь части… на которые можно положиться?. – Нет… ни одной… – А вот внизу я видел часовых… – Это несколько человек… Керенский дрожит… Он боится… каждую минуту могут сюда ворваться… Он боится, чтобы не убили великого князя… какие-то банды бродят… боже мой!..

Мы вернулись… Керенский говорил:

– Ваше высочество… Мои убеждения – республиканские. Я против монархии… Но я сейчас не хочу, не буду… Разрешите нам сказать совсем иначе… Разрешите вам сказать… как русский… – русскому… Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете России… Наоборот… Я знаю настроение массы… рабочих и солдат… Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии… Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала… И это в то время… когда России нужно полное единство… Пред лицом внешнего врага… начнется гражданская, внутренняя война… И поэтому я обращаюсь к вашему высочеству… как русский к русскому. Умоляю вас во имя России принести эту жертву!.. Если это жертва… Потому что с другой стороны… я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол… Во всяком случае… я не ручаюсь за жизнь вашего высочества. Он сделал трагический жест и резко отодвинул свое кресло.

Много лет тому назад, 14 декабря 1825 года. были. как и теперь, – Николай и Михаил…

Николай был Государь. Михаил – его брат…

Как и теперь…

Как и теперь, разразился военный бунт… Бунт декабристов… Что сделал Николай?

Николай сказал:

– Завтра я или мертв, или император… Завтра он вскочил на коня, бросился на площадь и картечью усмирил бунт…

Что сделал Михаил?

Он последовал за старшим братом…

Как и теперь…

Да, как и теперь, потому что и теперь Михаил пошел за братом Николаем…

За принятие престола говорил еще Гучков.

–Я, кажется. говорил последним. Я сказал:

– Обращаю внимание вашего высочества на то, что те, кто должны были быть вашей опорой в случае принятия престола, то есть почти все члены нового правительства, этой опоры вам не оказали… Можно ли опереться на других? Если нет, то у меня не хватит мужества при этих условиях советовать вашему высочеству принять престол…

Великий князь встал… Тут стало еще виднее, какой он высокий, тонкий и хрупкий… Все поднялись.

– Я хочу подумать полчаса…

Подскочил Керенский.

– Ваше высочество, мы просим вас… чтобы вы приняли решение наедине с вашей совестью… не выслушивая кого-либо из нас… отдельно…

Великий князь кивнул ему головой и вышел в соседнюю комнату… Образовались группы… я был у окна. Подошел Милюков и что-то стал мне говорить.

Вдруг Керенский с трагическим жестом схватил меня за руку.

– Я не позволю… мы условились… Никаких сепаратных разговоров. Все сообща.

Глаза у него сверкали. Лицо – повелительное… Я немного рассердился:

-Александр Федорович! Нельзя ли другим тоном?.

Он вдруг деформировался совершенно… Лицо стало ласковое, умоляющее…

– Ну, дорогой мой, ну, золотой, ну, серебряный, ну, не расстраивайте!.. ну, не расстраивайте же!..

И побежал к другим…

Он был, должно быть, не «в себе»… Мы пожали плечами и продолжали разговор.

Великий князь позвал к себе Родзянко. Против этого почему-то Керенский не протестовал. Родзянко пошел.

Кто-то подошел ко мне и сказал:

– Не грустите… существует легенда: будет царствовать Михаил и при нем буд…

Великий князь вышел… Это было около двенадцати часов дня… Мы поняли, что настала минута.

Он дошел до середины комнаты.

Мы столпились вокруг него.

Он сказал:

– При этих условиях я не могу принять престола, потому что…

Он не договорил, потому что… потому что заплакал…

Керенский рванулся:

– Ваше императорское высочество… Я принадлежу к партии, которая запрещает мне… соприкосновение с лицами императорской крови… Но я берусь… и буду это утверждать… перед всеми… да, перед всеми… что я… глубоко уважаю… великого князя Михаила Александровича…

Он сорвался и, наскоро одевшись, умчался…кто-то объяснил мне, что он все время дрожал, что ворвутся… что напряжение очень сильно…

Великий князь ушел к себе. Стали говорить о том, как написать отречение.

Некрасов показал мне набросок, им составленный. Он был очень плох. Кажется, поручили Некрасову, Керенскому и мне его улучшить. Милюков объяснил мне, что накануне Комитет Государственной Думы признал необходимым под давлением слева в той или иной форме упомянуть об Учредительном Собрании.

Княгиня Путятина попросила всех завтракать.

Узкую часть стола занимала сама хозяйка. По правую ее руку – великий князь. По левую – посадили меня. Рядом с великим князем был, кажется, князь Львов. Рядом со мной, кажется, Некрасов или Терещенко. Напротив княгини – Керенский. Остальных не помню.

За завтраком великий князь спросил меня:

– Как держал себя мой брат?

Я ответил:

– Его величество был совершенно спокоен… Удивительно спокоен… Затем я рассказал все, как было…

После завтрака мы, то есть те, кто должен был редактировать акт, перешли в другую комнату. Это была детская. Стояли кроватки, игрушки и маленькие парты…