Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 2)

Теперь было готово все: СА держали в неведении, СС и СД с рейхсвером за спиной готовы начать действовать, консерваторы запуганы, а больной, с признаками старческого слабоумия президент в далёком Нойдеке. Последняя попытка некоторых сотрудников Папена проникнуть к Гинденбургу и добиться введения чрезвычайного положения сорвалась из-за трусости и тупости Оскара фон Гинденбурга. Сам Гитлер покинул Берлин ранним утром 28 июня, чтобы как он заявил позже «создать полное впечатление (siс!) абсолютного спокойствия и не встревожить предателей» [557]. Несколькими часами позже он был свидетелем на свадьбе гауляйтера Тербовена, но теперь вокруг него разворачивалась бурная активность, в то время как он сам все вновь и вновь впадал в угрюмую задумчивость, как бы отключаясь от происходящего. Вечером он позвонил Рему и приказал вызвать всех старших командиров в субботу, 30 июня, для откровенного разговора. Телефонный разговор проходил явно в примирительном духе, ибо у Рема, вернувшегося к своему застольному кругу в Висзее, был, по рассказам, «весьма довольный» вид.

Закулисным режиссёрам не хватало лишь одного — мятежа, против которого якобы были направлены все их обширные приготовления. В действительности СА по-прежнему вели себя спокойно, часть их уже ушла в отпуск, продолжавшаяся неделями слежка СД не дала никаких результатов, которые могли бы оправдать кровавую расправу. В то время, как Гитлер поехал 29 июня в Бад-Годесберг, а Геринг приказал своим берлинским подразделениям находиться в боевой готовности, Гиммлер сам разыграл предусмотренный сценарием, но так пока и не состоявшийся «мятеж» СА [558]. Получив написанные от руки анонимные записки, на улицы внезапно вышли части мюнхенских СА и стали бесцельно маршировать, и хотя вскоре вызванные, сбитые с толку командиры тут же вернули своих людей на обычные места, мюнхенский гауляйтер Вагнер теперь имел возможность доложить в Бад-Годесберг о выступлении якобы начавших путч СА. Гитлер присутствовал при построении службы трудовой повинности на обращённой к Рейну площади перед гостиницей «Дрезден» и наблюдал, как на противоположном склоне горы 600 мобилизованных с факелами в руках образуют горящую свастику, когда ему вскоре после полуночи передали это известие. Одновременно поступило сообщение Гиммлера, что берлинские СА запланировали захватить в ходе налёта во второй половине дня правительственный квартал. «При таких обстоятельствах я мог принять только одно решение, — заявил Гитлер, — только беспощадная и кровавая акция была ещё способна подавить распространение бунта… «

Правда, можно себе представить, что оба сообщения действительно пробудили опасения Гитлера, что Рем раскусил игру и готовит контрудар. До сегодняшнего дня не ясно, до какой степени его держали в заблуждении и неверно ориентировали другие, в особенности Гиммлер, который упорно и беззастенчиво устранял верхушку СА, обеспечивая своё собственное возвышение. Во всяком случае, он отменил свой прежний план лететь в Мюнхен утром и решил отправиться туда немедленно. Примерно в четыре часа, когда стало светать, он прибыл в город в сопровождении Геббельса, Отто Дитриха и Виктора Лутце. Операция началась. В баварском министерстве внутренних дел он в приступе истерики набросился на приведённых туда, якобы бунтовавших прошлым вечером обергруппенфюрера Шнайдхубера и группенфюрера Шмидта, сорвал с них погоны и приказал отправить в Штадельхаймскую тюрьму.

Сразу после этого в сопровождении длинной вереницы автомашин он отправился в Бад-Висзее. «С плёткой в руке, — как описывал этот эпизод его водитель Эрих Кемпка, — Гитлер вошёл в спальню Рема, за ним два инспектора уголовной полиции с пистолетами, снятыми с предохранителя. Он выдавил из себя слова: „Рем, ты арестован!“ Рем заспанно выглянул из подушек своей постели и пробормотал: „Хайль, мой фюрер!“ „Ты арестован!“ — проревел Гитлер второй раз, повернулся и вышел из комнаты» [559]. То же самое произошло и с другими, уже приехавшими вождями СА, только один-единственный Эдмунд Хайнес из Силезии, которого застали в постели с гомосексуалистом, оказал сопротивление; прибывших Гитлер перехватывал на обратном пути и тоже отправлял в Штадельхайм, всего набралось около двухсот старших командиров СА со всех частей страны. Примерно в десять часов Геббельс позвонил в Берлин и передал пароль «Колибри». После этого Геринг, Гиммлер и Гейдрих и там пустили в дело свои отряды. Указанных в «общеимперском списке» командиров СА хватали, доставляли в лихтерфельдский кадетский корпус и там — в отличие от мюнхенских камрадов, без церемоний — шеренгами расстреливали у стены.

Тем временем Гитлер прибыл в Коричневый дом и после короткой речи перед наспех собранными партийными бонзами тут же начал пропагандистское управление процессом. Он несколько часов подряд диктовал в защищённом сильными отрядами здании распоряжения, приказы, а также официальные заявления, в которых он сам фигурировал в третьем лице, как «фюрер», но в спешке маскировки и подтасовок он допустил примечательную оплошность: вопреки более поздней, официальной версии событий, которая широко сохранилась в современном словоупотреблении, ни в одном из многочисленных заявлений 30 июня не идёт речь о путче или попытке путча Рема — вместо этого упоминаются «тяжелейшие оплошности», «противоречия», «болезненные предрасположения» и хотя порой появляется формулировка «заговор», преобладает всё-таки впечатление, что акция имела в своей основе моральные мотивы: «Фюрер дал приказ беспощадно удалить эту чумную язву, — описывал Гитлер свои действия при помощи неудачного образа, — он не потерпит больше в будущем, чтобы репутация миллионов приличных людей страдала и компрометировалась отдельными лицами с болезненными наклонностями» [560].

Понятно, что прежде всего многие руководители СА до последнего момента не могли постичь, что происходит; они не планировали ни путча, ни заговора, а их мораль никогда не была предметом обсуждения и тем более критики со стороны Гитлера. Например, берлинский группенфюрер СА. Эрнст, который, согласно донесениям Гиммлера, планировал на вторую половину дня нападение на правительственный квартал, на самом деле находился в Бремене и собирался в свадебное путешествие. Незадолго до отплытия судна его арестовали и он, полагая, что это грубая шутка его товарищей, смеялся над ней от всей души. Самолётом его доставили в Берлин, после посадки он, смеясь, показывая наручники и перебрасываясь шутками с командой эсэсовцев, сел в подкатившую полицейскую машину. Специальные номера газет, которые продавались перед зданием аэропорта, уже сообщали о его смерти, но Эрнст все ещё ничего не подозревал. Через полчаса он упал мёртвым у стены в Лихтерфельде, не веря до последнего мгновения в случившееся, с недоуменным «Хайль Гитлер!» на устах.